Командировка

В благородном смысле. Как люди. Черта ей лысого с меня взять... Зря только ходите. Так и передай. Финиш теперь. Я никого не боюсь. Пущай в суд подает, пущай. А я адвоката найму. На Горжецкого где сядешь, там и слезешь...

- Подождите, - перебил я. - Вы за кого меня принимаете?

Но Горжецкий увлекся, он уже не обращал внимания на Шурочку:

- Мало она меня помытарила, да? Сколь я истерпел, другому во сне не приснится. Какое низкое коварство! У меня две справки в наличии. От врача. В смысле нанесенных увечий. Могу выдать на предъявителя.

Это ей мало? Ты спроси. И нечего ходить зазря. Черта лысого выходишь... А за такие угрозы запросто могу привлечь. Там люди тоже понимают. По справедливости... Хошь, четвертную дам? Больше ни гроша. Бери и уходи!

Горжецкий пошарил в кармане халата и извлек скомканный кулечек трешек и рублей, перевязанный белой ниткой, видимо заранее приготовленный. Я понял, что стал невольным свидетелем какой-то житейской драмы. Или комедии.

- Успокойтесь, Эдуард Венедиктович, - сказал я, отстраняя деньги и в свою очередь протягивая ему служебное удостоверение. - Я командированный, из Москвы. Зовут меня Виктор Андреевич. Вот мандат.

Горжецкий разглядывал удостоверение долго, несколько раз сверялся с фотографией. Лицо его прояснилось.

- Значит, ты не от Маньки?

- Я ее знать не знаю.

- А почему сразу не назвался?..

Я с сожалением развел руками.

- Шурка! - крикнул он Порецкой. - Из Москвы, что ли, правда, гражданин?

- Правда.

Внезапно Горжецкий пригнулся, как при артобстреле, и побежал к лифту, давая мне знаками понять, чтобы я следовал за ним. Я взглянул на Шурочку она злорадно усмехал-ась. Горжецкого я обнаружил в укромном уголке вестибюля, за выступом у окна.

- Не хочу, чтобы слышали, - сообщил он, досадливо поджимая губы. - Она, зараза, до чего меня довела. Шизоидом скоро стану... И что характерно, везде у нее агенты. Видал в комнате бугая? Ее агент. Да, точно. Ты не сомневайся.

- По нему сразу видно, что агент.

- Такая гадина! - обрадовался Горжецкий. - В Москве, я слышал, восемь миллионов граждан, а и там такую не сыщешь. И не ищи. Я тебе говорю, ты верь. Горжецкий врать не умеет. Что было, то было.

Жил с ней два года. Теперь - ша! Вчера подослала брательника - во-о, будка! - убийца. Думаешь, меня он испугал? Черта лысого! Горжецкий человек уступчивый, но не дави ему больную мозоль. Не надо. Голый по миру пойду, а с ней жить не стану. Шабаш!

Как благородный человек. С ума спятить. Отравить хотела. Слышь, в водку подлила скипидару. Я выпил, ничего... Брательнику говорю - лучше в могиле живому гнить, чем с твоей сеструхой. И он понял.

- Эдуард Венедиктович, я к вам по поводу... Мне сказали, только вы можете сделать как надо.

Вернувшись в будничный мир с высот любовного экстаза, Горжецкий горестно поник - Чего?

- Приборчик, говорю. На вас вся надежда.

- Не надейся, парень. Зазря не надейся. Ко мне все подходили. Сам Капитанов уговаривал. Черта лысого. Я не бог. И никто не сделает. Потому что нет условий технологии. Ты Горжецкому верь, и он тебе всю душу откроет. Как благородный человек. Она сама себя делает - деталька эта.

- Не понимаю, Эдуард Венедиктович.

- То-то, что понять трудно. А вот пример. Привези ты в тундру лимон и посодь. Будет он расти? Не-ет.

Потому что условия не годятся для роста. И шабаш.

Сто лимонов посодь, пять вырастут. Почему? Тут тайна, которая доступна не нам.

- Теперь я вас вроде понял. Спасибо.

- Я ей сказал: еще раз мне пакость придумаешь- уйду насовсем. Что дальше? Берет она бидон с пивом и льет его в раковину. Оскорбление личности?

Да. Льет и хохочет. Надо мной. Что я сижу с пустым стаканом. А я за этим пивом чуть в очереди не угорел.

У меня давление - сто сорок на шестьдесят. Можно жить?

Горжецкий проводил меня по коридору до Шурочки. На прощанье посоветовал:

- Женщина - враг людского рода. Пусть у ней груди, мордафон, а в сердце - червь. Ты мне поверь, я постарше тебя. Никаких оков. Живи свободно, как парящий орел... Будет случай, заходи, товарищ.

- Непременно. Удачи вам, Эдуард Венедиктович.

Шурочка моя, озорной ребенок, давилась от смеха. Первый раз я видел, как она смеется от души, без остановки. В коридоре, в лифте. Волосы струятся, щеки горят, зубы щелкают. Маленькая чародейка! В лифте я схватил ее за плечи, чтобы привести в чувство, потряс слегка, и она не отстранилась.

И в смеющихся очах ее отразилось то выражение, которое прямо противоположно растерянности. Оно общее у всех женщин, я видывал его и раньше. Чем реже его видишь, тем спокойнее жить.

- Такой смех не украшает молодую девушку, - сказал я.

- Какой?

- Будто тебя в муравейник посадили.

- Фи, как пошло! - это уже с оттенком торжества. Милая девушка, я давно, как опытный дворовый пес, не беру в рот отравленную приманку.

- Он что - известная тут у вас личность?

Шурочка, не отвечая и не мигая, смотрела на меня расширенными, потемневшими зрачками. На наше счастье, лифт остановился.