Командировка

- С тобой, Шурочка, опасно ходить темным коридором.

- Почему? - она сразу покраснела.

- Бандиты! - пояснил я. - Налетят, золотишко сорвут и меня заодно кокнут. Как свидетеля.

- Все шутите, Виктор Андреевич, - сказала она, щурясь от солнца. - Все вам весело.

- А чего грустить-то, чего грустить? День-то какой разгулялся. Эх!

Мы шли по внутренней территории. Сомлевший гусь валялся под чахлым кустарником, как убитый.

- Вам весело, а всем другим грустно.

- Кому грустно-то, кому грустно? У кого совесть чистая, тот завсегда весел. Конечно, если живот болит либо зуб, тогда не до смеху. А так - чего грустить-то, Шурочка?

В пустом прохладном вестибюле Шурочка остановилась:

- Почему вы со мной так разговариваете?

- Как?

- Дурашливо. Вы меня не уважаете?

- Полно, Шура. Я боюсь тебя.

- С чего бы это вам меня бояться?

Я состроил гримасу печали и закатил глаза.

- Ты - молодая, красивая, вся в золоте, а кто я?

Убогий странник. Боюсь я ненужных мечтаний.

- Не надо, Виктор Андреевич. Я серьезное вам хочу сказать.

- Говори.

Шурочка оперлась ручкой на колонну, приблизила ко мне лицо - все ее веснушки можно пересчитать.

- Всех вы у нас переполошили... Знаете, это, может быть, гадко, но я скажу. Я не подслушивала, случайно... Владимир Захарович что думает про вас. Он сказал, если этот... московский сыщик сам не уберется, мы ему поможем уехать. Вот.

Я попытался поймать ее взгляд, но не смог. Она отворачивалась.

- Кому он это сказал?

- Шацкой...

- Ну и что? Хотят мне с билетом помочь, только и всего. А ты считаешь, они меня убьют?

- Перестаньте!

- Шура, - сказал я, дотрагиваясь до ее плеча, которое она тут же резко отдернула. - Хочу и я спросить тебя серьезно. Можно?

Она ответила взглядом, полным странной тревоги.

- Почему ты ко мне так добра?

- Мне жалко, - сказала она. - Вы один, а нас много.

- Неправда, Шура. Не много. Не может быть, чтобы много. И я не один.

Крутнулась на каблуках (туфли какие, черт возьми!), пошла к лифту.

- Ты куда, Шурочка?

- Как куда? К Капитанову. Он ждет.

- Но мне к нему не надо. Мне надо к давильщику Горжецкому.

- Но Капитанов ждет! - Она сказала это без особого напора, как человек, привыкший к превратностям судьбы и уже махнувший на них рукой. Доверчивое дитя, если бы ты знала, как хороши твои волосы, как таинственны движения, какое вокруг тебя золотое сияние. Когда узнаешь, будет поздно.

- Ну и пусть чуток подождет. Мы мигом. Я пару слов скажу только Горжецкому. И точка.

Между нами шла маленькая война, в которой я легко мог выиграть каждое отдельное сражение, но победить не мог. Я знал, почему Шурочка нацепила золотые серьги и янтарные бусы, знал, почему она сообщила про Капитанова, знал, почему звонила в гостиницу утром, я многое знал такого про нее, что она сама никогда про себя не узнает; но это не приносило мне радости. Пусть бы лучше она все знала, а вокруг меня сплетали свои сети серебряные шмели. Пусть бы я стоял, опершись рукой на колонну, а кто-то другой, всезнающий, подкидывал сухие поленья под мое горящее, несмышленое сердце.

Страшная кара человеку - утоленное любопытство.

К Горжецкому (в моем списке номер шесть) идти было рядом, он работал на первом этаже. Человек с такой пышной актерской фамилией оказался тщедушным мужичком неопределенного возраста. Весь вид птичий, несолидный, даром что давильщик. В комнате-мастерской, где он работал, было шумно, накурено и пахло газом. Шурочка из дверей показала мне пальчиком на Горжецкого и тут же отступила в коридор.

Увидев, что к нему приближается незнакомый человек, Горжецкий выскочил из-за стола с явным намерением скрыться.

- Як вам, к вам, Эдуард Венедиктович, - окликнул я приветливо.

Он беспомощно оглянулся на своих товарищей, один из которых, багроволикий медведь в кожаном фартуке, неожиданно захохотал и ткнул его кулаком под ребра.

Я никак не мог уразуметь, в чем дело?

- Ну чего? - сказал Горжецкий капризно. - Чего надо-то, говорите.

- Я по делу, Эдуард Венедиктович!

Медведь в фартуке, заухав - у-ах, у-ах! - вторично ткнул его под ребра. И остальные, кто был в комнате, стали похохатывать. Неужели Капитанов подготовил мне такую встречу?

- А нету у меня делов с вами, - заявил Горжецкий. - Никаких делов не может быть вообще.

- Маленькое дельце! - я пальцами изобразил, какое маленькое дельце.

- У-ах! У-ах! - ухал кожаный фартук, начиная приседать. - Влип Эдик. Прижучили!

Горжецкий, полоснув меня ненавидящим взглядом, под громкий хохот комнаты, поскакал к двери. Я - за ним. Шурочка изучала стенную газету "Глобус мира". Горжецкий резко повернулся ко мне, прошипел:

- Ты чего, чего? Не мог конца смены дождаться?

Приперло тебе, да? Приперло?!

- Приперло, - сказал я уныло. - Сроки поджимают.

- Т-сс! - он умоляюще прижал палец к губам и кивнул на Шурочку.

- Да что такое, в конце концов?! - не выдержал я. На повышение тона Горжецкий ответил спокойно и деловито.

- Ты учти, - сказал он, - я ей ни фига не должен.

Это никакой суд не докажет! Я ушел - и кончено.