Командировка

Да уж понимают ли в республике, что не только нефтью и хлебом, но и поэзией, и музыкой своего народа, и его талантливыми людьми надлежит гордиться? Такими, как Шахбулатов.

Грозный.

^{Примечание автора.}

^{Горько об этом говорить: Аднан Шахбулатов на ноги так и не встал. Его оперировал в Москве в Институте Вишневского опытнейший хирург Б. В. Лившиц, однако операция не дала желаемых результатов.}

^{Но Аднан активно работает. В последнее время пишет музыку серьезную. Заслуженный деятель культуры республики, член Союза композиторов СССР. В его просторной квартире в центре Грозного часто собираются музыканты, певцы.}

Хлеб острова Жижгина

Прошлый отпуск мы проводили на Белом море. Подолгу стояли на палубе и, облокотясь о перила, смотрели на воду. Вода отражала небо, удивительное в этих краях: светлое, в лиловых и опаловых размывах и прожилках. Среди пассажиров была женщина, здешняя поморка. Немолодая, худощавая, большеглазая, она оказалась незаменимой собеседницей и всю дорогу рассказывала о быте береговых селений, хранящем еще многие черты старины.

И от этих рассказов, и еще оттого, что над невесомой линией горизонта в любой час стояло солнце, а мимо плыли деревни с древними и похожими одно на другое названиями — Яреньга, Лопшеньга, Летний и Зимний наволок, Летняя Золотица, сутки казались сквозными и не проходило ощущение встречи с северной сказкой, уже когда-то слышанной, но от этого не менее прекрасной.

Иногда наш «Мудьюг» бросал якорь, с берега подплывали крутобокие, моторные шлюпы, по-здешнему доры, и просто шлюпки на веслах, и крепкие белобрысые парни под руководством деятельницы местного сельпо грузили в лодки коробки с макаронами и консервами и большие — «не кантовать!» — ящики с радиоаппаратурой, а следом круглые жестяные кассеты с кинопленкой и мешки с почтой. С борта мы любовались короткими, спорыми движениями весел, когда гости, отплывая, ставили шлюпку поперек волны.

Пришла пора сходить и рассказчице. Поднявшись после обеда наверх, мы застали ее на палубе с чемоданом в руке. На лацкане серого костюма алел орден Ленина. Кто она, за что получила орден? Спрашивать было уже некогда, да и неудобно. Она стояла молчаливая, незнакомая и принадлежала уже не нам, а дому.

Вот он, ее остров Жижгин. Черная полоска земли двумя узкими каменистыми косами оперлась о края горизонта, а посередине холмилась пологой возвышенностью, увенчанной башенкой маяка. Прямо над башенкой стояло солнце, его лучи отвесно били сквозь облачную пелену, шатром накрывая остров; но уже было ясно, что жидкие, солнечные стропила не защитят Жижгин от непогоды, что открыт он всем ветрам, мал и неуютен. С берега подошел катер, молодой моряк протянул женщине руку, а следом прыгнули и мы: капитан «Мудьюга» разрешил на время короткой стоянки сойти на берег.

Жижгин и вблизи не казался уютнее. Черный, присыпанный угольной пылью причал, толпа не по-летнему одетых людей, вышедших встретить пароход. Мы поднялись по улице, которая тут же и кончилась, на мшистый холм, ощетинившийся вереском, багульником и какими-то низкорослыми скрюченными деревцами. Не росли здесь прославленные архангельскими песенницами цветики-цветочки, ни лазоревые, ни алые. Только валуны слепо смотрели в небо, уже не такое ласковое, как с палубы. На самом гребне дул сильный ветер, а по ту сторону мы вновь увидели море. Оно по-прежнему было спокойным, но теперь легко угадывалось, как черно оно в октябре, Белое море, как ревет ночами, как колотит о причал катера и доры! А зимой, когда оно и вовсе непроходимо, каково тогда здесь людям, на острове, отрезанном от моря, от мира, на маленьком клочке земли, где, казалось, не за что уцепиться корням?

Так думалось нам, когда мы шли обратно к причалу мимо одинаковых серых барачного типа домов. А навстречу поднималась от причала группа людей и в центре — та самая немолодая женщина с орденом. На руках у нее сидел малыш годов двух. Внук? А по обе стороны шли двое рослых мужчин, пожилой и молодой. Молодой нес чемодан. Муж и сын?