Композитору нередко приходится слышать упреки в недостатке народности, в отходе от фольклора — что, дескать, общего у чеченской народной песни с джазом, с вокально-инструментальным ансамблем? Аднан в ответ жестоко обижается, надолго замолкает, а потом бросается в бой. Разве народность в бесконечном повторении одних и тех же вариаций? Пить из одного и того же источника, ничего не возвращая, — это ли задача для профессионального композитора? Эстрада? Да, именно эстрада с ее доступностью, открытостью, человечностью, с ее массовой песней может сегодня дать народу то, что еще не под силу иному более сложному музыкальному жанру. Внести в песню народный колорит нетрудно («Ненавижу слово „колорит“!» — вспыхивает Аднан), трудно сделать эстраду истинно народной.
Между тем музыка исстари считалась у чеченцев не мужским делом. Горе и презрение было уделом джигита, отдавшего душу песне. Говорят, Хаджи Магомаева из аула музыка увела в изгнание на берега Каспия, он стал классиком и родоначальником азербайджанской музыкальной культуры, его именем названа консерватория в Баку.
У чеченцев на гармошках играли девушки. Мать Аднана слыла в своем Урус-Мартане искусной гармонисткой. Но что была ее игра, говорит она, по сравнению с игрой ее земляка Умара Димаева, истинного волшебника, впоследствии народного артиста республики. Сыну Умара — Саиду, тоже музыканту, она как-то рассказала такую историю. На чьем-то семейном торжестве Умар играл гостям. Один из гостей, разомлев от угощения, крикнул Умару: «Сыграй нам еще, Умар, своими тонкими девичьими пальцами». Это было оскорбление, все замерли. А Умар, как ничего и не слышал, сыграл еще и еще, и, как всегда, его игра смягчила сердца и все, казалось, забыли о назревавшей ссоре. Не забыл Умар. Кончив играть, он подошел к обидчику и дал ему такую пощечину, что тот слетел со скамьи. «Пальцы, — сказал, — у меня, может, и девичьи, но за обиду бьют по-мужски». И снова заиграл. Умар Димаев умел заставить уважать себя и свое искусство.
Благодаря таким, как Умар, песня жила в народе, как любимое, но побочное дитя, она ходила из аула в аул, помогая и в битве, и на пашне, поддерживая огонь в очаге горца. Бывало, в крутую пору по веленью муллы и имама ее выводили за порог, но она возвращалась, неизменно прекрасная, неизменно жданная, принося с собой «сокровища поэтические необычайные», — так сказал о горской песне Лев Толстой, хорошо знакомый с кавказским фольклором. А не будь знаком, может, и не написал бы «Хаджи Мурата».
Сельские музыканты искусно выдалбливали из единого куска дерева дечк-пондуры (в буквальном переводе — деревянная гармонь), атух-пондуры, смычковые. Теперь без кавказской гармошки, дечк-пондура, атух-пондура не обходятся десятки ансамблей Чечено-Ингушетии, в музыкальном училище в Грозном учатся играть на этих инструментах будущие профессионалы.
А вот поступают на это и другие отделения музучилища юноши все еще с опаской. И здесь обыденный случай, когда преподаватели училища во главе с директором идут к родителям способного ученика и просят: отдай нам сына. Уговорить чеченца отдать мальчика учиться музыке и по сей день трудно, почти невозможно, легче уговорить его просто отдать хорошим людям в знак уважения.
Так в свое время получилось с Аднаном Шахбулатовым. Родители знали, что он поступил в торговый техникум, а он уже полгода занимался в музучилище. Пришлось директору и завучу идти отпрашивать его себе в дар у родных. Отец разгневался, но отказать в просьбе не посмел. Словом, путь Аднана к музыке не имеет ничего общего с тем обычным путем, который прошли его русские однокашники по институту Гнесиных. Он и за фортепиано-то сел уже почти юношей, до этого играл на трубе в сельском духовом оркестре, за что тоже был жестоко той же трубой бит, до сих пор шрам на губе от мундштука…
Сколько друзья помнят, Аднан всегда торопился, наверстывал. По специальному разрешению, полученному чуть ли не в Министерстве культуры, ему позволили оставаться в училище на ночь один на один с инструментом. Когда он ел, когда спал — кто знает?
Зато теперь дипломанты того же училища исполняют его романсы на государственных экзаменах. Он особенно популярен в молодежной, студенческой среде, однако без Шахбулатова немыслим и репертуар ни одного сельского ансамбля Чечено-Ингушетии. В соседней Кабардино-Балкарии даже конкурс состоялся на лучшее исполнение песен Шахбулатова. Словом, как же ему не торопиться, если Шахбулатов первый и единственный в республике композитор-песенник?
Он и себя объяснил мне со свойственной ему простотой и точностью:
— Если бы я был литератором, я не писал бы романов с продолжением, а писал бы маленькие рассказы. Если бы был кинорежиссером, никогда не ставил бы многосерийных картин, наоборот, снимал бы короткометражки. Такова, наверное, моя природа: мне надо высказаться быстро. Но сказать коротко в искусстве — еще не значит сказать мало.
Симфонист Мясковский, говорят, всю жизнь мечтал написать песню, а она у него не выходила, и он этим мучился.