Кстати, Матвеева вместе с его стропами Крюков в конце концов передал в отдел снабжения, где заплетчиком довольны, но конфликт к этому времени приобрел столь острый характер, что стал почти неразрешим. «Злой стал, седой весь, места не нахожу…», — пишет Матвеев в редакцию.
Несовместимость характеров, судеб? И все-таки давайте дослушаем Матвеева, простив ему и витиеватость, и наивность, и излишнюю резкость, — при всей своей многоопытности и природном уме он прошел все же ускоренный курс житейских наук и легко может показаться странным. Но дослушаем, только так можно понять.
«Приезжайте, — пишет Матвеев. — Я при вас три нормы сделаю. Хоть вы посмотрите, как я работаю. Ведь есть соревнования по профессиям. Ведь люди за труд ордена и медали получают…»
Он неравнодушен к славе? Но разве можно труд свой и свою удачу измерить одними рублями? Как всякий талантливый в работе человек, Матвеев более всего ценит иное. При небогатом своем образовании — всего два класса — он сумел очень точно определить глубинную причину конфликта:
«В деньгах не все, хотя на такой работе зря не заплатят. Стоякин погасил во мне радость в труде».
Ах, как просто решить такой конфликт! Даже фонда премиальных увеличивать не нужно. Но как сложно решаются такие конфликты. А решать нужно. И не только в «Стальмонтаже», не только в Новотроицке.
Во время наших бесед Матвеев все спрашивал меня:
— Я так живу?
И я отвечала, что так. Потому что, узнав Виктора Дмитриевича Матвеева, поняла, что искренне его уважаю. Несмотря на отличных людей, которых Матвеев на своем пути встретил, в том числе еще и в колонии, — на эти надежные стропы, что держат его судьбу, — много, очень много сделал для себя он сам.
Матвееву, действительно, надо, чтобы о нем хорошо думали (больше, чем другим, надо). Любовь, семья, жизнь, работа — всего этого не сделаешь напоказ. Даже если очень захочешь, то и тогда придется платить по настоящей цене — любовью, работой, жизнью… Строя свою новую жизнь, начав даже не с нуля, с низшей отметки, он должен был быть всегда начеку, вести своей правильной жизни строгий учет и контроль.
Нельзя не уважать трудную работу души, переделывающей самое себя.
Примечание автора.
«Стальмонтаж» и новотроицкие организации признали корреспонденцию правильной, но и к Стоякину подошли мягко — «поставили на вид». Лучше относиться к Матвееву он, разумеется, не стал. В конце концов из «Стальмонтажа» Матвеев ушел в соседний трест, где им очень довольны: со стропами теперь не знают хлопот.
Бывая в Москве, Матвеев обязательно заходит в «Известия». Дело в том, что задолго до меня в его судьбу вмешался наш тогдашний дальневосточный корреспондент Леонид Шинкарев: он-то и уговорил молодежную бригаду Гурия Крылова взять Матвеева на поруки…
С годами помягчел Матвеев, оттаял. Это, конечно, заслуга его Лиды. Когда-то влюбившись в «вольнонаемную» девочку-крановщицу, он, выйдя на волю, разыскал ее и женился на ней и растил ее сына от первого неудачного брака, и было ему наградой за это отцовство то, что парень, когда подрос, пожелал носить фамилию Матвеева. Теперь у них с Лидой трое сыновей, есть внуки.
Матвеев много читает. «Калина красная» Шукшина его потрясла. «Только убить бы себя я им не дал, нет, не дал бы!..»
Операция нуль
Жили-были старик со старухой у самого синего моря. Почти у самого, однако, пока доберешься до старикова порога, полуденный блеск, перламутр и жемчуг бархатного сезона успевают распасться на три грубых цвета: рыжая степь, голубое непрозрачное небо, белая известковая дорога. Старик грезил о карьере. О каменном карьере, в котором проработал всю жизнь. А старуха пряла свою пряжу, чтобы связать себе и мужу к зиме носки.