Командировка

Никогда он пальцем меня не тронул, хотя и бывало за что. Не мог он, одолевший много раз кровавого врага, выползший из последнего боя без ноги и с дыркой под сердцем, не мог больше поднять руку на человека. Разучился.

Дома у нас — уют, запах лекарств, желтый абажур под низким потолком и всегда — голос отца, глаза отца, сон отца, кашель отца, смех отца. Надо же, всего через несколько месяцев — головой о косяк, на пол, мертвый. Врач сказал: несчастный случай, а мог бы еще прожить года два. Никто не виноват.

Мне не сиделось дома. С Толей Пономаревым мы без устали путешествовали по Москве, исследовали, изучали бесконечный город. Я уже легко пешком доходил до центра, до Кремля и обратно. Придерживаясь, конечно, трамвайной линии. Толик ориентировался лучше меня, он чувствовал направление, я с ним никогда не спорил. Мы поклялись на крови в дружбе на всю жизнь. Мама Толина угощала нас неслыханным лакомством — домашним кексом, который трудно было донести до рта, потому что он рассыпался в пальцах, устилая скатерть коричневыми крошками. Во рту кекс таял, оставляя запах лимона и приторность сахарного снега. Эти бело-коричневые ломти можно было есть, пока не лопнешь. Ничего вкуснее я потом не ел.

Летом мы с Толиком уезжали с Павелецкого вокзала в подмосковный лес. За грибами.

Однажды заблудились и после долгих странствий забрели на картофельное тюле. Голодные, мы выкапывали молодые картофелины, срезали ножичком кожуру и грызли.

— Ночью в лесу нельзя быть, — пугал Толик, измазанный до ушей грязью от плохо очищенной картошки.

— Почему?

— Тут немцы могут бродить.

— Какие немцы?

— Которые не сдались. Диверсанты.

— Чепуха, — решил я, подумав. — Но лучше всетаки выбираться к станции.

Легко сказать — к станции. Лес закружил нас и мытарил еще часа два. А потом случилось чудное происшествие. Мы наткнулись на лося. Огромное животное с ветвистыми рогами стояло в кустах и, пыхтя, жевало листья. От неожиданной удачи мы обалдели.

Лось тоже нас заметил и косил влажными лгшяами, полуприкрытыми нашлепками век.

— Не спугни! — предупредил Толик Однако вскоре нам наскучило стоять и смотреть, и мы начали подманивать лося — Иди сюда, милый! Цоб-цоб-цоб! — шаманил Толик.

— Цып-цып-цып! — вторил я. — Ко-ко, кс-сс!

Лось не обращал внимания на наши дурачества.

— Он ручной, — догадался я, — разве ты не видишь? Давай ближе подойдем.

Потихоньку, подталкивая друг друга, мы потянулись ближе к рогатому гиганту. Лось обеспокоенно завозился, сделал трескучий шаг в сторону и вдруг, резко повернувшись, попер прямо на нас.

— Ой! — крикнули мы. (Потом долго спорили, кто именно издал малодушное «ой!».) Лось протопал, фыркая ноздрями, как шлангами, совершил полукруг для разгона и ринулся обратно на полной скорости, сминая кустарник. Намерения его были яснее ясного: лось нападал. Мы спрятались за ближайшую ель, и лось, пробегая, чуть не коснулся нас влажным боком. Изо рта у него капала пена.

— Бешеный! — выдохнул я. — Лось-людоед. Попались мы, Толик!

Действительно, лосиная морда блестела ржавыми пятнами, что вполне могло быть засохшей кровью несчастных путников. Нелепый танец преследования вывел нас всех н, а широкую поляну, где по краям лежали кучи сушняка. Подняв небольшое деревце я стал стучать им по земле, Толик последовал моему примеру. Мы колотили траву жердями и при этом вопили:

«А-а-а!» — так вопили, будто пятки у нас горели. Лось не довел до конца очередной набег, тормознул шагах в десяти и недоверчиво покрутил головой, как бы укоряя: что это вы, ребятки, такое придумали не по правилам. Войдя в раж, мы, продолжая вопить и размахивать жердями, сами пошли на него. Медленно, н, о пошли. До сих пор горжусь этим обстоятельством. Нам надоело убегать, и мы перешли к контратаке. Нешуточное дело для двух мальцов. Лось развернулся и лениво затрусил прочь.

— Съет? — в восторге кричал ему Толик. — Иди других поищи, которые пожиже…

Кому бы мы впоследствии ни рассказывали этот случай — никто не верил, Но лось-то был. Я и сейчас помню его тяжелый бег, треск кустарника, серннстьгл запах пота, влажный, косой взгляд — чудище из Валтасара. В конце концов мы с Толиком сочинили письмо в «Пионерку», и оттуда пришел ответ на казеином бланке: нас журили за грамматические ошибки, хвалили за слог, советовали больше читать и в своих литературных опытах стараться идти от жизни, например, описать одно из собраний отряда. Потом мне часто не верили, особенно когда я говорил правду, и я научился относиться к этому без обиды.

И отец не поверил.

Мы добрались до дома в темноте, часу в одиннадцатом. Не знаю, как встретили Толика, может быть, кексом, а мне мама еще на пороге отвесила оплеуху, на которую я обратил мало внимания, так спешил поделиться своей историей.

Отец, обрюзгший от волнения, выслушал меня с интересом, что-то пробормотал себе под нос и велел срочно укладываться в постель. Я решил, что все в порядке, спросил:

— Как ты думаешь, папа, почему он на нас напал?