Командировка

— Выпимши был, — хмуро отозвался отец. — Выпил и закуски не нашел, вот и кинулся. Ты всегда, сынок, остерегайся пьяных. Он, и пьяный человек, бывает, делается, как лось с рогами.

— Все горе от ней, проклятой, — подтвердила мама.

На отца я носил обиду долго, упрямо, пестовал ее, как курочка яичко. Черт с ним, с лосем, думал я, но как же он мог не поверить своему сыну, как мог, если сердце мое разрывалось от великой правды. Как мог он смеяться над этим?

Если бы я знал, что скоро отца не станет, что навсегда и страшно отзбучит его покашливающий голос — головой о косяк, на пол, рука подвернута под грудь, из уха — капелька крови.

А что, если бы и знал? Что с того?

Чем бы я ему помог?

Уж лучше не знать…

Проснулся я с трудом. Голова раскалывалась.

Чувствительно сверлило под правой лопаткой и в кисти правой руки, на сгибе.

— Мальцев — сволочь! — сказал я вслух.

Вениамин Петрович Мальцев, ведущий, чаще других бывал в этом городе в командировках, курировал блок, у него я выспросил множество подробностей, но про Петю Шутова он и не заикнулся, даже фамилии его не называл. Словно такого и не существовало.

Капитанов, Шацкая, Прохоров, Давыдкж, сам директор Федор Николаевич вот с кем он имел дело. Все они, по мнению Мальцева, люди благородные, деликатные, знающие, исключая настройщика Викентия Давыдюка, рвача и выжигу, пославшего однажды тишайшего Мальцева к едреной бабушке. Мальцев ходил жаловаться на грубого настройщика его начальнику и получил от ворот поворот.

«Сволочь, Мальцев!» — повторил я перед зеркалом в ванной, разглядывая свое симпатичное лицо, по которому точно несколько раз с нажимом провели напильником. Малость его подтесали. С такой физией, по совести, следовало бы отсиживаться дома с недельку, чтобы не пугать прохожих, но у меня такой возможности не было. Поэтому я тщательно промыл следы побоев марганцовкой (отчего царапины засияли, как отлакированные) и отправился завтракать в буфет.

Только вошел, полный скорбных дум, и — надо же! — из-за углового столика приветливо машут мне руками и вилками Юрий, Зина, Шурик Кирсановы, вчерашние пляжные знакомцы.

— Сейчас! — кивнул я и проследовал к стойке.

Там — кустодиевская красавица в томной позе. Кофе, лимон, порция курицы, ватрушка. Пожалуйста! Красавица очнулась, увидев близко мой суровый лик, зашустрила перед кофейным агрегатом с необыкновенной торопливостью, уронила ложку на пол, подняла и, сдунув пыль, звякнула мне на блюдечко. Спасибо!

— Ах! — воскликнула Зина Кирсанова, когда я подсел к ним. — Что же это с вами случилось, Виктор Андреевич? — мягкость непритворного сочувствия, окрик мужа: «Зина!»

— Упал, — объяснил я, опасаясь Шурика, который слез со стула и, кажется, собрался обследовать меня каким-то особым способом. — Вывалился из такси.

Такой казус. Стал высаживаться, а он дернул.

— Вряд ли, — усомнился Шурик, трогая мое ухо. — Непохоже, дядя Витя. Если бы вы упали из машины на песок, то все царапины были бы в одну сторону.

— Шурка, згткнись, — Юрий Кирсанов мне солидарно подмигнул, и я ему в ответ подмигнул.

— Бывает, — солидно сказал он. — Страшное дело эти лихачи. Самые адские водители. Вы заметьте, где авария — в девяноста случаях из ста обязательно замешан таксист. А где его нет, значит, удрал. У них же план, спешат.

— Вы, конечно, на пляж? — спросил я, расправляясь с куриной грудкой.

— Куда же еще, — с горечью отозвался Юрий. — Больше некуда.

— Поедем, если хочешь, на экскурсию, — предложила Зина плаксивым голосом. Видно, не новый был разговор.

— Куда на экскурсию, куда?

— Куда люди, туда и мы.

— Так уж ездили раз! — Ко мне: — Представляешь, набили автобус битком и ну три часа мотать по проселкам. Душно, жарища. Привезли к какой-то часовне. Походили вокруг, поглядели, как дикари.

Такие часовни в России в каждой деревне. Силос там хранится большей частью. Три часа на колесах, по жаре, бензином воняет, чтобы полюбоваться на часовню обваленную. — К жене: — Поедем! Почему не поехать. Каждый день будем ездить, там еще кирпич под забором лежит, ты его не рассмотрела.

— Вот, пожалуйста! — обратилась ко мне Зина. — Все ему не так, все не нравится. А что надо? За столько лет первый раз отдыхаем по-человечески, а он нервы треплет и себе и нам. Скажите хоть вы ему.

Что я мог сказать?

У человека цех который день без присмотра, а его везут часовней любоваться. С ума сойдешь.

Из-за стола мы поднялись все вместе.

— Сейчас к нам зайдем, Виктор, — сказала Зина.

— Зачем?

— Припудрить надо ваши синяки и шишки.

— А-а?

— Надо, надо! — согласно закивал начальник смены. Чуть приотстав и придержав меня за локоть, добавил: — Вы, если что, имейте в виду. Помочь если… — и он сунул мне под нос громадный кулак, который на глазок весит килограмма четыре, не меньше. — Если что, не стесняйся. Земляки мы все же…

— Спасибо.

Из номера Кирсановых я вышел, белея щеками, похожий на клоуна перед выходом на манеж. Зина, добрая душа, не пожалела французской пудры.

От себя дозвонился до Капитанова. Поздоровались, обменялись замечаниями о погоде.

— Я через часик подъеду, Владимир Захарович.