Командировка [litres]

— У меня астма, Ваня, и не ночевала, — сказал Тарас Онуфриевич. — Этой поганой болезнью страдает Евдокия Кононовна, преподавательница шифровального дела. Когда-то в Мадриде она попала в митинговую свалку. Полиция на митингующих выпустила какое-то ОВ, раздражающее гортань. Вот Евдикия Кононовна и наглоталась этой гадости. И Центру ничего не оставалось, как отозвать эту опытную шифровальщицу. Ну а я ее к себе заманил. Воздух у нас целебный. Вот она и преподает и лечится. Методист она превосходный. Надеюсь, ты с ней познакомишься. Я к чему? Не все же ты будешь искать эту проклятую агрессивную молекулу. А у меня, хлопче, уже работоспособность хреновата. Да и ты не мне чета — в науках преуспел, дипломированный профессор. А я лишь фанатичный практик. По уровню знаний ты уже давно академик. И школа наша не вечно будет микроскопической.

— Но здесь же только детвора!

— Ваня, тебе ли объяснять, что разведчиков готовят с детства. Как это делалось в Китае при династии Хань. Ты упоминал одного из чингизидов. Так вот. И Чингизхан готовил разведчиков, пользуясь ханьским опытом. Русские цари, как и нынешние президенты, дальнозоркостью похвалиться не могли. Начал было свою школу Феликс Эдмундович, но ему не дали работать по призванию. Что-то успел Юрий Владимирович. Но только «что-то». Кстати, это он дал добро на учреждение нашей школы. Он и счет нам открыл. В данный момент мы как тот дубок, который корни пустил, а верхушку ему сломали. У такого дерева задерживается рост, зато оно потом даст несколько побегов. Наше время, Ваня, впереди. Жаль, что я его не увижу. А ты, даст бог, не только увидишь, но и на него потрудишься. Я счастлив, что большинство моих воспитанников оправдали мои надежды. И ты в их числе. Твой талант я заметил, когда ты, пятиклассник, занимался с моим туповатым Славком. Славку не дал бог таланта ни по какому направлению.

— Но он мэр большого индустриального города, — мягко напомнил Иван Григорьевич. — Его ценят в Киеве.

— «В Киеве», — передразнил Тарас Онуфриевич. — Если б он не жрал водку, точнее, коньяк… А пьет он от слабоволия. Таких мэров на Украине, к счастью, или к сожалению, великое множество. И политолог из него не получился. Даже не защитил кандидатскую. На Москву обиделся. Видите ли, его научный руководитель выкрал у него закрытые данные по ВПК и опубликовал их в Америке.

Это Иван Григорьевич уже слышал от самого Славка.

— А ценное у него, пожалуй, одно, — продолжал Тарас Онуфриевич. — Он, как и мы с тобой, ненавидит оккупантов.

— То есть?

— Всех наших забугорных доброхотов. — И тут же уточнил: — Славко догадывается, что ваша лаборатория работает против американцев, и поэтому он тебе всячески помогает.

— Спасибо ему, — поблагодарил Иван Григорьевич, радуясь, что старый чекист нашел и для своего неталантливого сына доброе слово, и, коль речь коснулась лаборатории, спросил напрямик:

— Посоветуйте, как быть: продолжать ли поиски без нужного оборудования или же подождать?

— Сидеть сложа руки вы уже не сможете — ни ты, ни профессор Гурин, — ответил Тарас Онуфриевич. — Вы же не на необитаемом острове. Не мне вам напоминать, что есть Москва с прекрасными лабораториями. Сам же признаешь: идет война, и Белый дом додумался исподволь кастрировать наших женщин. И если наши ученые не скажут свое веское слово, то как же страна поднимется на бой? Пока сработает инстинкт самосохранения, уже может быть поздно. Вот тебе мой совет.

— Я вас понял, — сказал Иван Григорьевич. — Пока анализы будем отправлять в Москву.

Хозяин не стал далеко провожать гостя, вышел на крыльцо, пожал руку.

— Ну, бывай. И не забывай деда. Он еще мыслит.

— Я это заметил…

В Прикордонный возвращались уже ночью. Небо было высокое, звездное. Сияла полная луна. В кабину врывался бодрящий залах оттаявшего чернозема. В голове Иван Григорьевич прокручивал разговор со старейшим чекистом державы. Несколько раз Тарас Онуфриевич упоминал бога. Что это — дань моде? Или же на старости лет довлеет страх смерти? И спрашивал себя: «А верит ли полковник Ажипа в бога? — И сам себе отвечал: — Конечно, верит, только в своего».

Глава 55

— Вас хочет видеть Женя, — утром, придя на работу, сказала Надежда Петровна и потупила глаза. — Нам перед вами так неловко. Вы его простите.

Иван Григорьевич замечал: с тех пор как Женя попал в больницу, Забудские избегают своего бывшего квартиранта. Особенно страдала Надежда Петровна. Глаза этой женщины, изможденной семейными неурядицами, казалось, были припорошены пеплом. Ее старший сын приносил ей одни огорчения: как напьется, так и лезет с кулаками, то отца избивает, требуя денег, то мать, тоже требуя денег, а Игоря понуждал уносить из дому вещи, которые можно было продать.