Командировка [litres]

В этот вечер больных как не было. Даже не роздали им градусники: спрятали обратно в сейф. Афганцы темпераментно возмущались: нас, интернационалистов, обыскивают! Мудро себя вели чернобыльцы: коль кто-то что-то украл, не грех подозревать каждого. Все с ухмылкой переглядывались, когда санитары шарили под кроватями.

Были сочувствующие, в большинстве своем тяжелобольные:

— Никак Ивана Григорьевича обокрали? Славный старик.

Менее больные весело хихикали. Потрясал кулаками лишь один — Рувим Тулович.

— Всех вас к чертовой матери! Завтра же выписываю! — Библейские глаза хозяина больницы сверкали яростью. Кто-то из грамотных заметил, что, наверное, так себя вел и господь бог, когда разрушал Содом и Гоморру.

Рувим Тулович дрожащей рукой хватался за сердце. Его успокаивали сами больные. Это были коротко стриженные хлопцы, попавшие на больничную койку с ножевыми ранениями:

— И стоит вам, батя, из-за какого-то телека поднимать волну? Берегите нервы — увидите светлое будущее.

Уже в двенадцатом часу ночи, все еще хватаясь за левую сторону груди, Рувим Тулович вернулся в свой кабинет. Тяжело опустился в кресло. Голову стесняло запоздалое размышление: «Дурак я старый! Брат уговаривал: поедем, Рува, на землю обетованную, будем пить свежий апельсиновый сок… Он-то пьет, а я?..»

Рувим Тулович ведал о том, как там живется брату. Брата приняли в кибутцу. Дали койку и тумбочку и работу по силам. Скоро брату шестьдесят пять, выйдет на пенсию, получит свои тридцать два шекеля. На один шекель можно купить ведро апельсинового сока. «Ах, Мося, Мося, ты наверняка не прогадал… На земле обетованной, видимо, и старое дерево приживается».

Вспомнив о любимом напитке, Рувим Тулович сглотнул слюни: в вихре поиска телевизора он забыл поужинать.

В дверь постучали. Вошел больной из травматологического отделения. Этот семнадцатилетний парнишка три недели назад попал в аварию: гнал мотоцикл по обледенелому шоссе. Теперь шея в гипсе.

— Доктор, — сказал он. — Сделайте мне укольчик допинга, и я вам скажу, где элтэпешники спрятали телевизор.

— Вон! — вскричал Рувим Тулович и опять схватился за левую сторону груди.

— Тогда останетесь без телевизора.

— Где он?

— Сначала уколите.

От негодования Рувим Тулович заскрежетал зубами: эта сопля, полуфабрикат (так в городе называют рокеров), ему диктует свои условия. «Вышвырнуть мерзавца! А как же телевизор?» И тогда главврача накажет всесильный мэр: голову он, конечно, не оторвет, но не простит потери казенного имущества. Демократы, несомненно, покладистей коммунистов: если умно воруешь, сделают вид, что никакой крамолы. Уворовали по-современному, умно — никаких следов. Молодцы!

Это батько нынешнего мэра мог за серьезную провинность и на Колыму отправить, поближе к золоту. Слава богу, что Россия объявила себя свободной от Украины. По вине России Украина без Колымы осталась. Это вроде и неплохо. Но куда девать зэков? В зоне их кормить нечем, да и работы нет. Еще недавно они стояли за токарными станками, обтачивали корпуса артиллерийских снарядов. Тогда не хватало людей, а заказов было уйма.

Больной ждал. Рувим Тулович очутился перед трудным выбором: или нарушить клятву Гиппократа (в который раз!), или же лишиться телевизора.

— Ладно! Поц недобитый. Подставляй задницу.

Рувим Тулович загнал ему дозу.

— Ну?

Парнишка словно засветился: наркотик начал действовать.

«А что если этот сволочонок обманул?» — пришла в голову настораживающая мысль. Ему, как никому другому, известно, что самые искусные вруны — наркоманы и алкоголики.

— Телевизор в баке с помоями.

Рувим Туловнч бросился на кухню. Точно! Паршивцы утопили телевизор в остатки перлового супа. Помои забирают по утрам, отвозят в пригородное подсобное хозяйство. Там у них свои хлопцы.

А ведь искали и на кухне! Сам Рувим Тулович несколько раз проходил мимо переполненного бака, от которого уже несло кислятиной. Телевизор был почти безнадежно испорчен. Зато — нашелся!

Несколько успокоенный, Рувим Тулович добрался домой уже в третьем часу ночи. В квартире, как и в больнице, было холодно. Он грелся, прижавшись к теплой спине жены.

Ему приснилась кибутца. И не брат Мося, а дядя Фима, обросший, как бомж, веселый и хмельной, звал его к себе. Дядя Фима давно покойник. Зачем он, мертвый, звал к себе живого?

Словно от удара тока, Рувим Тулович проснулся, не шевелясь, стал всматриваться в сумрачное пространство комнаты. Жена, крупная, дородная, сидела на кровати и с дрожью в голосе тихо скулила.

— Рувым, цэ до тэбэ… хлопци…

— Какие хлопцы?

— Воны… ось воны…

В квартиру вошли трое, открыли своим ключом. Все трое были примерно одного возраста — лет тридцати, мордатые, плечистые. По говору — местные, приднепровские. Омоновцы не омоновцы. Но и не шантрапа.

— Куда делся больной из пятой палаты? — спросили строго.

— Его забрали.

— Кто?

— Друзья.

Отвечал Рувим Тулович уже стоя посреди комнаты в теплом нательном белье. Паркетный пол студил босые ноги. В прихожей горел свет. Догадался: его зажгли пришельцы.

— Кто забрал? — повторили вопрос.

— Депутат Богович.

— Кто с ней был?

— Председатель Союза офицеров.

— Майор Спис?

— Да.