Командиры мужают в боях

На следующий день в сопровождении своего адъютанта старшего лейтенанта Владимира Зинковского командир полка прибыл к нам, с каждым поздоровался отдельно. Здоровался он несколько необычно: подавал руку и, сильно сжимая кисть, притягивал к себе.

— Схему района обороны представил? — спросил Самчук меня.

— Представил.

— Все там точно нанесено?

— Конечно.

— Эта? — расстегнув планшет, он вынул нашу схему.

— Да, эта.

— Если нанес точно, то это хорошо. Но все-таки пойдем в роты, я сам посмотрю, как у вас организована система огня и все остальное.

Мы пошли. Нас сопровождали Ракчеев и Зинковский.

В подразделениях Иван Аникеевич дотошно рассматривал и проверял, как отрыты и оборудованы окопы, как расположены и замаскированы огневые позиции, подготовлены ли пулеметы и расчеты для стрельбы ночью, какое количество патронов имеется в запасе… Ничто не ускользнуло от его глаза. Самчук не сделал ни одного замечания, а у меня засосало под ложечкой: восстанавливая в памяти нашу схему, я тщетно пытался отыскать на ней допущенную ошибку. В том, что ошибка есть, после расспросов Самчука я уже не сомневался. Но вот мы побывали в трех рогах, прошли, по сути, через весь район обороны батальона, и пока что все оказалось в порядке, если не считать того, что нам с Ракчеевым влетело за мелкие окопы и ходы сообщения.

Вернулись на батальонный НП, который мы оборудовали в блиндаже на позициях 3-й роты. Там находились Ильин и командир минометной роты старший лейтенант Цурбанов. Они доложили результаты наблюдений. Ничего нового в действиях противника не отмечалось.

— Исаков, вон тот курган, — Самчук указал на местность, — на карте как обозначен?

— Плюс 2.6.

— Кто там?

— Противник.

— Так ты что? Отошел без приказа, а не докладываешь?

Самчук испытующе смотрел прямо мне в глаза, и я почувствовал, как краснею весь, до корней волос.

— Мы никуда не отходили!

— Вот эту схему ты подписывал, и тут красным карандашом нанесено, что курган +2.6 обороняется ротой Карпенко. А сейчас ты докладываешь, что на кургане фрицы. Как там они очутились?

Как? Да они все время там были. Значит…

— Я неточно нанес на схему передний край.

— Почему?

Что я мог ответить командиру полка? Понурив голову, клял себя за допущенную ошибку. Проклятая невнимательность…

— Товарищ майор! — обратился к командиру полка молчавший до сих пор Ракчеев. — Дайте схему, мы исправим.

— Нужно, товарищ Ракчеев, не на схеме исправлять, а на местности. Курган нужно взять. Я буду здесь и посмотрю, как вы это сделаете. — Иван Аникеевич сверлил взглядом Ракчеева. — Комбат еще не набрался опыта, отнесся к документу легкомысленно, ну а ты, опытнейший комиссар, как мог ты поставить свою подпись под этой липой?..

Ракчеев готов был провалиться сквозь землю и стоял, не поднимая глаз. В общем, мы ошиблись, наврали. Брать курган, который батальон не смог взять раньше, сейчас было нецелесообразно: мы не располагали достаточными силами. И мы молча ждали, что решит, в конце концов, командир полка.

Дав нам время самокритично поразмыслить над случившимся, Самчук сказал, что схема останется у него.

— Верну, когда освободим Харьков. А впредь, прежде чем подписывать какой-либо документ, — посоветовал он, — всякий раз вспоминайте пословицу: «Что написано пером, то не вырубишь топором».

Иван Аникеевич придавал серьезное значение топографии, многое делал для того, чтобы командиры умели в совершенстве читать карту. Сам он никогда не расставался с ней. Разговаривал ли о чем-нибудь с нами, сидел ли один, что-то обдумывая, — всегда держал в руках сложенную гармошкой карту. Время от времени развернет, всмотрится в нее, держа во рту какую-нибудь былинку, а потом, разъясняя свою мысль либо свое указание, начнет этой былинкой водить по контурам нужных районов. Мне порой думалось: зачем это он, и так все ясно. Но чем дольше воевал, чем старше становился, тем лучше понимал, как прав был командир полка в этой своей приверженности к топографии.

Глубокие знания, полученные в стенах академии имени М. В. Фрунзе, были той благодатной почвой, на которой развился и расцвел, обогащенный личным боевым опытом, природный воинский талант Ивана Аникеевича. Широкий военный кругозор делал его дальновидным командиром, позволял правильно оценивать обстановку и принимать наиболее целесообразные решения. Карта говорила ему о многом. Особенно о характере местности. Командир полка терпеливо учил нас советоваться с картой, добивался, чтобы и нам она стала столь же необходима, как была необходима ему.

Если Самчук приходил в батальон, а это случалось часто, — так и знай, что будешь спрошен не один раз.

Покажи на карте, где сейчас находимся.

Вот здесь.

Что ты мне пальцем закрыл целый квадратный километр? Покажи точку.

Приходилось вынимать карандаш, срывать травинку или веточку. Иван Аникеевич требовал от своих комбатов, чтобы на карте точно указывались огневые позиции каждого пулемета, миномета, орудия, окопа. Поэтому — я лично убежден, что именно поэтому, — за всю войну в полку не было случая, когда бы батальоны сбились с маршрута или не точно доложили, на какой рубеж вышли.