Командиры седеют рано

— Посоветуйте, как же быть в данном случае? — почему-то обидевшись, спросил лейтенант.

— Не знаю, — сердито ответил Миронов.

Лобода победоносно взглянул на командира: если ты не знаешь, так что же с меня спрашиваешь?

3

В этот день у Миронова было много обычных будничных дел. Некоторые младшие командиры, пасуя перед жарой, уводили подразделения в холодок — нужен был недремлющий глаз, а порой и окрик. Полковник несколько часов ездил на машине между огнедышащих барханов, разыскивал притаившиеся в душной тени саксаула взводы. Потом он был в столовой — поступил тревожный сигнал: развели мух, ложки не кипятят, может дать вспышку дизентерия. Затем ездил на стрельбище.

Поздно вечером, когда штаб опустел и наступила тишина, полковник позвонил в караульное помещение и приказал привести провинившегося.

Солдат вошел в сопровождении конвоира. Глаза — в сторону, даже не взглянул на полковника. Остановился, заложив за спину руки. Независимо отставил ногу.

Миронов отпустил выводного, внимательно, спокойно посмотрел на Паханова.

Был он худощавый, лицо смуглое. Но смуглость, видимо, не от загара, как у других солдат, а какая-то болезненная. Может, от злости? В глазах Паханова, хотя он и не смотрел на командира, полковник видел необузданную строптивость, мрачную ненависть. Военная форма Паханову не шла, выглядела на нем чужеродной. Может, потому, что Миронов привык видеть эту форму в сочетании с другими лицами — веселыми, доброжелательными, даже озорными.

«Видно, не из робких, — сделал Миронов первое заключение. — Жизнь понюхал».

— Проходи, садись, — просто сказал Миронов.

— Ничего, постою, — едва разжав губы, ответил тот, глядя в угол за спиной полковника.

— Ну стой, — согласился Миронов. — Надоест — сядешь. Будем знакомиться? Рассказывай — кто ты, что ты, откуда прибыл…

Паханов скривился. Ему, кажется, до тошноты надоели эти вопросы. Всю жизнь, сколько он себя помнил, его допрашивали.

И желая только одного, чтобы все это поскорее кончилось, устало, как человек много раз повторявший одно и то же, бесстрастно и торопливо ответил:

— Я — вор, Жорка Паханов. Мы все воры. И отец и мать. И отправляйте меня по-быстрому, пока я вам тут еще чего не натворил.

Полковник продолжал спокойно его рассматривать.

— Дальше, — попросил Миронов, когда пауза затянулась.

— Все. Дальше ничего нет.

— Как в армию попал?

— Случайно. — Паханов вдруг горько улыбнулся. — Прописался, дурак, после освобождения. В паспорте оставил год рождения призывной.

— А разве дата пишется по желанию?

— У нас все пишется, как нужно. Поставил бы год, который отслужил, — ходить бы мне теперь на воле.

— Почему же ты не убежишь?

Паханов впервые и даже с некоторым любопытством взглянул на полковника.

— Нельзя… За дезертирство срок большой влепят. А я долго в тюрьме сидеть не люблю. Я и в карманщики пошел потому, что им много не дают. Год, ну от силы — два. И то после нескольких приводов, когда установят, что вор. А если ездить по разным городам, можно долго на воле ходить. — Паханов стрельнул в Миронова колким взглядом, как бы решая: говорить или нет? И, решив, откровенно сказал: — Вы меня, гражданин начальник, сразу в колонию оформляйте. Только не в этот, не в дисбат. Пусть лучше срок дадут больше, но обязательно в колонию.

Наверное, Паханов ждал разговора о том, что нужно исправиться, что воровать позорно, что нужно стать честным человеком. Он переступил с ноги на ногу — приготовился слушать.

Но полковник вдруг сказал тем же спокойным голосом:

— Это можно. Пять лет тебе за сегодняшнее происшествие обеспечено. Судить тебя можно хоть завтра.

— Вот и хорошо! — наигранно бодро ответил Паханов.

Полковник решил сбить с него наигрыш.

— Ты, знаешь, давай без рисовки. Я очень устал. Хочешь говорить — будем говорить. Нет — иди на гауптвахту, а я пойду домой… Что ты передо мной ломаешься? Строит из себя отпетого уркагана, а сам, наверное, всего-то и украл — рваную рублевку да носовой платок с чужими соплями.

Глаза Паханова по-волчьи сверкнули — кожа на скулах натянулась, тонкие ноздри затрепетали. Он готов был ответить, но сдержался. То ли понял маневр полковника, то ли не хотел затягивать разговор.

«Ну что ж, на первый раз и это неплохо, — подумал командир полка. — Теперь хоть ясно, с кем дело имеем, — уголовник, рецидивист. Да, подсунули нам экземплярчик!» Полковник вызвал конвоира и отправил Паханова на гауптвахту. На прощанье, чтоб дать пищу для размышления, сказал:

— Был такой вор — Сенька Штымп. Может быть, слышал?

— Нет.

— Служил он в моем полку лет пять назад. Тоже в армию случайно попал. Вот это был вор! По квартирным кражам специалист, на вашем блатном языке «скокорь» называется.

Паханов снова не без любопытства посмотрел на полковника. А Миронов, будто не увидев этого взгляда, продолжал: