Командиры седеют рано

— Что же думать, раз нравится? На той же должности и оставим — командиром комендантского взвода. Дело вам знакомое.

— Места здесь невеселые — песок. А то бы я не раздумывая остался.

— Зато люди хорошие — крепкие, дружные, ни зной, ни песчаные бури им не страшны.

— Это верно — народ трудовой.

— К тому же останетесь не навсегда. Прослужите два года — можно перевестись или уволиться.

— Подумаю, товарищ подполковник.

* * *

И Лутошкин надумал остаться на сверхсрочную. Он подал рапорт, как полагается, по инстанции. Я однажды утром обнаружил его рапорт на своем столе в бумагах, принесенных для рассмотрения. С удовольствием написал резолюцию, чтоб включили в приказ.

Лутошкин навел в штабе отличный порядок. Причем и на зимних квартирах организовал все очень умело. Он твердо знал свою главную обязанность: обеспечить работу штаба. Как ни проста на первый взгляд и предельно ясна эта задача, во многих частях решают ее неумело. Мне приходилось видеть разные штабы. Бывают просто грязные. Бывают и такие, где в течение всего дня моют полы, протирают окна, ведра с мутной водой и половые тряпки постоянно попадаются под ноги. Встречались штабы, загроможденные ненужными шкафами и диванами, или, наоборот, стоят в кабинетах лишь расшатанные, скрипучие столы и табуретки, которые никто не догадается починить.

В нашем штабе с приходом Лутошкина установился идеальный порядок. Утром, как бы рано я ни пришел, коридоры и комнаты всегда блестели чистотой. Окна были протерты (а у нас в Азии окна и подоконники каждый день заметает песком), графины наполнены свежим чаем (да не таким, который пахнет банным веником, а прозрачно-янтарным, ароматным). Пепельницы очищены и вымыты. В общем, все готово для работы. На первый взгляд это мелочи. Но я уходил из штаба почти всегда последним — уж я-то видел, в каком состоянии он был в конце рабочего дня! Наутро все преображалось и располагало к хорошему рабочему настроению. И что особенно замечательно — никто из офицеров не видел, когда убирается штаб. Это делалось до их прихода.

А наш двор! Правда, он и до того поддерживался в чистоте: утром к приходу командира всегда был полит и подметен. И всем нам казалось, что этого вполне достаточно. Однако с приходом Лутошкина двор стал неузнаваем. С весны его весь перекопали. Дорожки стали преображаться. Они и раньше были выложены кирпичом. Но вдруг этот кирпич взяла и переложила чья-то искусная рука. Теперь кирпичи лежали не просто ровно один около другого, а были сложены в «расшивку». Есть такие стены: неоштукатуренные, небеленые — сама изумительная кладка служит им украшением. Вот и нашими дорожками люди стали любоваться. На вскопанной земле двора солдаты комендантского взвода под руководством Лутошкина сделали оригинальные клумбы. Живописный уголок, да и только!

В общем, Лутошкин был прекрасный работник. Именно поэтому, когда однажды поступил приказ пополнять офицерские кадры за счет хорошо подготовленных сержантов, я в первую очередь подумал о Лутошкине. Пригласил его к себе, разъяснил положения приказа, спросил:

— Как, товарищ Лутошкин, хотите быть офицером?

Сержант был заметно взволнован.

— Справлюсь ли? — заколебался он. — Уж больно дело ответственное. Офицер — это величина!

Побеседовали. Он дал согласие. Я написал представление и — свершилось: сержант Лутошкин стал младшим лейтенантом. Позднее таких способных сержантов стали собирать на краткосрочные курсы, а первое время звание присваивали по деловым качествам и результатам работы.

Став офицером, Лутошкин получил назначение — командиром стрелкового взвода, так как на его прежней должности полагался сверхсрочник. Я с удовольствием наблюдал, как напористый и энергичный младший лейтенант взялся за работу. Даже находясь в кабинете, я часто слышал зычные команды Лутошкина, когда он проводил занятия на строевом плацу.

Вскоре нам пришлось расстаться. Я получил новое назначение и уехал в другой гарнизон.

* * *

Прошло года три. Я командовал полком все в том же Туркестанском округе. С той лишь разницей, что на этот раз часть стояла не в песках, а в горном районе.

Однажды, возвратясь со стрельбища, я в числе ожидающих приема увидел Лутошкина. Он уже был лейтенантом. Я поздравил его, но он как-то смущенно замялся и виновато опустил глаза.

Разобрав дела всех посетителей, я пригласил Лутошкина сесть поближе. Во внешности лейтенанта явно произошли какие-то изменения. Я не мог их уловить сразу. По-прежнему светловолосый, с приплюснутым носом уточкой… И все же не хватало в нем чего-то такого, что прежде вызывало симпатию с первого взгляда. Да, не стало щеголеватости в костюме: раньше он всегда ходил подтянутый, чистенький, сверкающий, а сейчас на нем форма была мятая, в пятнах. Только главное не в этом — пропал открытый, доверчивый взгляд: Лутошкин при разговоре отводил глаза.