Командоры полярных морей

К концу нечаянного празднества узнал он вот что: ассирийцы, исповедовавшие христианство (несторианство), веками жили среди мусульман Ирака, Ирана, Турции. С началом боевых действий на турецком фронте в Первую мировую войну они с воодушевлением встречали русских солдат-единоверцев. Духовный и светский вождь этого древнейшего народа патриарх Мар-Шимун получил от российского императора военную поддержку для восстановления в Междуречье ассирийского государства. Полковник Генерального штаба Кондратьев лично водил в бой ассирийских горцев. О его отваге слагали легенды. После Октябрьского переворота полковник Кондратьев, как бывший царский офицер, не стал регистрироваться в органах ВЧК и оказался на нелегальном положении. Ассирийцы Кубани укрывали его в своих домах. В больших городах ассирийцы занимались чисткой обуви, и бывшему полковнику Генерального штаба приходилось иногда работать под чистильщика сапог. Благо это искусство он освоил еще в юнкерском училище. В Воронеже, скрываясь от чекистов, он драил на вокзале ботинки пассажирам. Однако его выдала двоюродная сестра, и ассирийского «Чапаева» расстреляли. Весть о гибели Ага Кондратори (господина Кондратьева) распространилась по всем ассирийским селениям — от кубанских плавней до сирийского нагорья.

— Вот почему для тебя, — заключил хозяин кофейни, — они сделают все, что попросишь.

И «сын полковника Кондратори», капитан-лейтенант Кондратьев, попросил своих нечаянных покровителей, чтобы они помогли ему добраться до Тегерана.

— Поедешь завтра с караваном грузовиков, — сказал ему старейшина. — Сядешь в кабину к Юхану… Юхан, поди сюда!

Кондратьев протянул ладонь белозубому чернявому парню в линялой солдатской рубахе.

Утром они двинулись в путь вместе…

УЖИН БЕЛОГОЛОВЫХ (вместо эпилога)

Гданьск. Август 1992 года

На билет до Варшавы капитан-лейтенанту в отставке Ивану Кондратьеву скинулись и ветераны по Союзу подводников, и соседи по коммунальной квартире. Всем бы таких соседей, как в доме № 6 по Артиллерийской улице Санкт-Петербурга… Все знали, что через сорок с лишним лет старый моряк разыскал своего боевого товарища Яна Смоляка.

На подземном варшавском вокзале Кондратьева с его легоньким чемоданчиком встретил сын Яна — Вацлав, который отвез отцовского друга в Гданьск на своем «полонезе». По дороге рассказал, что родился он в Италии, куда отец приехал сразу же после войны. Мать, Франческа Паолини, умерла, когда мальчику было пять лет, и осиротевшая семья Смоляков вместе с приемной дочерью вернулась в Польшу.

— Отец до самой пенсии работал на Гданьской верфи. Теперь ловит рыбу в Висле, варит домашнее пиво и ругает Валенсу, Горбачева и Клинтона одним чохом, — засмеялся Вацлав, сверкнув улыбкой Франчески.

Он отвез обоих стариков в морской ресторанчик, завешанный рыбацкими сетями, старинными штурвалами, корабельными фонарями, и оставил наедине. Официант принес по большой кружке пива и блюдо с копченым угрем

— Помнишь «садок для угрей»? — усмехнулся Кондратьев.

— А как ты под капот «матфорда» залез?

— А как мы лежали на фунте под Специей и ты учил меня польским словам?

— Расскажи лучше, как ты до Тегерана добрался.

— Без особых приключений, — отхлебнул Кондратьев из высокой кружки. — В Тегеране полно было наших войск… Там, конечно, вытаращили на меня глаза и отправили в Баку, в тамошний «Смерш». Следователь попался добрый, интеллигентный, в пенсне, как у Берии. «Я, говорил, верю вам только до Кенигсберга, а дальше — сплошной Жюль Верн… Лучше напишите коротко, но честно, как и где вас завербовала английская разведка». Я ему и так, и эдак. А он: «Вы же сами написали, что передали английской разведке сведения об итальянских сверхмалых подлодках. Одно это уже на “измену Родине” тянет». Я ему: «Да если б я хотел изменить Родине, разве б я сюда вернулся?» «Ну, эти сказочки про ностальгию вы для внуков оставьте! Сколько вам заплатили за ваше возвращение и с каким заданием вернулись?»

Ну что тут скажешь?! Вот такой разговор… И загремел я в Восточный Казахстан на ртутные рудники… Ну, про это лучше не вспоминать.

Официант зажег свечу на столе, и шаткое пламя слегка позолотило серебряные головы.

— Семья есть? — спросил Ян.

— Нет. Не получилось.

— А Тереза по тебе тосковала…

— Значит, не судьба.

— Как живешь?

— В море бывало хуже…

ЛЕДОКОЛ «КРАСИН»: «SOS!»

Единственный в мире плавающий, не плавучий, а именно плавающий, то есть самоходный морской музей стоит в Санкт-Петербурге у набережной Васильевского острова против Горного музея. Это ледокол «Красин», бывший поначалу «Святогором». Названный в честь былинного богатыря, этот 83-летний корабль прожил воистину исполинскую жизнь, наполненную неустанной битвой с арктическими льдами, отмеченную трудовыми, боевыми, научными подвигами. По своей исторической ценности он значит для российского флота, да и для страны в целом, не меньше, чем крейсер «Аврора».