Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Лейтенант, командир машины, которую чаще именовали «штурмгешютце», или проще «штуга», внимательно следил за русской разведкой. Оба танка огибали холм по заснеженной дороге и должны были пройти метрах в шестистах от замаскированной позиции «штуги».

Экипаж замер на своих местах, в казённике пушки ждал своей минуты подкалиберный снаряд, способный пробить броню «тридцатьчетвёрки» влюбом месте. Правда, расстояние было великовато, но лейтенант был уверен, что опытный наводчик не промахнётся.

Главное, следовало вывести из строя массивную «тридцатьчетвёрку» сеё сильной трёхдюймовой пушкой, а недомерок Т-70 никуда не денется — его можно будет подстрелить даже осколочно-фугасным зарядом.

— Приготовились, — негромко скомандовал лейтенант, воевавший в России с осени сорок первого года.

Он выжидал, когда «тридцатьчетвёрка» пройдёт ещё немного и подставит под выстрел менее защищённый борт. Но Т-34 остановился и, дождавшись, когда подойдёт лёгкий танк, показал его командиру на холм.

Ситуация менялась. Недомерок свернул в сторону холма и резво пошёл вверх, выбрасывая из-под гусениц комья снега. «Тридцатьчетвёрка» стояла внизу, дожидаясь, что сообщит сверху младший лейтенант Саня Кузовлев, — с холма открывался хороший обзор на десяток километров.

— Что будем делать, господин лейтенант? — повернул к своему командиру напряжённое лицо наводчик «штуги».

— Выжидать. Недомерок, возможно, забуксует на крутом склоне. В любом случае, главная опасность — это Т-34, но до него далековато.

Десятитонный Т-70 со 140-сильным двигателем действительно забуксовал на крутом участке склона.

— Бери правее, — командовал механику Кузовлев.

— Перевернёмся…

Трое десантников во главе с сержантом Василием Дарькиным напряжённо следили за действиями механика. Тот, опасно кренясь, прошёл с полста метров. Машину выручала малая высота (всего два метра) и низкий центр тяжести.

Выбрав пологое место, механик-водитель развернулся и снова пошёл вверх. «Тридцатьчетвёрка» двигалась по дороге, сопровождая товарища.

— Кого будем уничтожать первым? — подал голос наводчик.

— «Тридцатьчетвёрку». Она уже подставила борт.

Но обстановка снова изменилась. Сержант Василий Дарькин разглядел плоскую рубку и ствол пушки.

— Фрицы! — замолотил он кулаком по бортовой броне. — Немецкий танк впереди!

Саня Кузовлев тоже увидел самоходку. До неё было метров двести. Снаряд башенной «сорокапятки», пожалуй, пробьёт её броню, однако немецкая машина находилась в ложбине — практически в мёртвой зоне.

— Сучка, глубоко зарылась, — бормотал Саня.

Но я тебя всё равно достану…

Маховик вертикальной наводки ствола был опущен до нижнего упора, но в прицеле маячили снег и плоская бронированная крыша. У Кузовлева оставалось в запасе с полминуты. Немецкий офицер, оттолкнув наводчика, тоже ловил в прицел лёгкий русский танк, который сейчас представлял наибольшую опасность.

— Бей, Саня! — кричал механик-водитель. — Он нас разнесёт!

Но у Кузовлева не оставалось времени объяснять товарищу, что не хватает угла наводки. И всё равно надо рискнуть.

Бронебойный снаряд весом полтора килограмма, летевший со скоростью 750 метров в секунду, ударил в верхний выступ брони над орудийной подушкой «штуги». Брызнул сноп искр, снаряд с воем отрикошетил вверх.

Все трое десантников спрыгнули в снег, а младший лейтенант лихорадочно загонял в ствол очередной снаряд.

— Ловите, сволочи! — срывал голос Саня, понимая, что выстрелить второй раз вряд ли успеет, а жизнь отсчитывает последние секунды — наводчик «штуги» стакого расстояния не промахнётся.

Механик-водитель выкрикивал что-то невнятное, выжимая до упора педаль газа. Подкалиберный снаряд, раскалённое вольфрамовое жало, пробил лобовую броню башни и тело маленького отважного лейтенанта Сани Кузовлева.

До последнего продолжая свой безнадёжный бой, он не почувствовал ни боли, ни страха, всё оборвалось мгновенно. Это была единственная награда за короткую и простую жизнь сельского парня, шагнувшего из детства прямиком на войну.

Саня не услышал обречённого крика своего друга, механика-водителя, заживо горевшего вместе с машиной. Вслепую выстрелила раскалившаяся от огня башенная «сорокапятка», выпустив снаряд, как салют гибнувшему экипажу. Он прошёл над самоходкой, заставив немецкого лейтенанта выстрелить ещё один раз в упрямый русский танк.

Внутри машины детонировали фугасные снаряды, вышибая люки. Вспыхнул бензобак, выстилая над склоном маслянистый шлейф дыма. Один из десантников, не выдержав, побежал — его опрокинула пулемётная очередь. Двое других медленно отползали по снегу.

Развернув «тридцатьчетвёрку», снизу вёл огонь лейтенант Пётр Бельченко. Его трёхдюймовая пушка пробивала на полкилометра броню толщиной 70 миллиметров, и немецкий лейтенант, командир «штуги», отчётливо понимал опасность, которая грозила экипажу.

Очередная болванка снесла мёрзлый гребень бруствера и ударила по броне, встряхнув машину массой 24 тонны. Заряжающего отбросило на контуженного наводчика, который лежал запрокинув голову — из носа и ушей сочилась кровь.