Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Мощности короткоствольной пушки не хватало, чтобы на равных вести поединок с русской «тридцатьчетвёркой». У немецкого лейтенанта оставались в запасе два кумулятивных снаряда. Они наверняка пробьют броню Т-34 и подожгут танк.

Но сделать это было не просто. Русские снаряды и дым от горящего танка не давали как следует прицелиться. Капонир защищал «штугу», но тоже ограничивал видимость. Между тем, очередной снаряд снизу, осколочно-фугасный, разнёс бруствер и обрушил на самоходку груду мёрзлой земли и снега.

— Вилли, — приказал лейтенант ефрейтору из экипажа. — Возьми лопату и расчисти сектор стрельбы. Быстрее!

Ефрейтор вылез наружу, с тоской взглянув на бескрайнюю русскую степь. Здесь когда-то бесследно исчезла огромная армия Наполеона, а их бронированная машина — всего лишь песчинка среди заснеженной равнины. Снаряд пронеся рядом, опрокинув волной сжатого как резина воздуха двадцатилетнего ефрейтора Вилли.

Снаряд был бронебойный. Он прошёл впритирку к правому борту. С лязгом смял и отбросил прочь запасное колесо, оставив на броне глубокую борозду.

— Вилли, быстрее! — кричал оглушённый новым ударом лейтенант.

— Сейчас… я быстро.

Вставать не хотелось. Сейчас он окажется между молотом и наковальней. Первый же осколочный снаряд искромсает его тело. Всегда исполнительный ефрейтор отчётливо предчувствовал смерть. Он лихорадочно работал лопатой, оглядываясь на русский танк у подножия холма. Снаряд из его пушки прилетит раньше, чем ты услышишь выстрел.

Однако смерть пришла с другой стороны. Сержант Василий Ларькин, оставивший в селе под Ульяновском жену и пятерых детей, целился в ефрейтора из снежного окопа, выставив дырчатый кожух автомата.

— Нет! — ахнул ефрейтор.

Очередь пробила грудь под горлом и плечо. Тело ефрейтора отбросило на броню, затем он медленно сполз на взрыхлённый снег, зажимая ладонями раны.

— Вилли ранен, — крикнул механик-водитель.

— Вижу, — коротко отозвался лейтенант.

Он видел и то, что бруствер уже не защищает машину, и она находится под прицелом «тридцатьчетвёрки». Было не до ефрейтора.

— Задний ход! В этой норе невозможно прицелиться.

Лейтенант рисковал, выводя машину на открытое место. Но там он мог как следует навести пушку на цель и поджечь русский танк двумя оставшимися кумулятивными снарядами.

Самоходка простояла в капонире почти сутки. Приходилось постоянно прогревать двигатель. Теперь она выбиралась по растаявшему снегу, превратившемуся в лёд. Машина шла рывками, слишком медленно, и русские это хорошо видели.

— Стреляйте, господин лейтенант! — двигая рычаги, кричал механик. — Они целятся в нас!

Торопливый выстрел, когда машина дёргается, не давая прицелиться, ничего не дал. Возможно, близкая вспышка на секунды отвлекла русских, но когда «штуга» выбралась на ровное место, сильный удар встряхнул самоходку.

Светящаяся от жара болванка проломила броню и разорвала тело заряжающего. Отрикошетив от задней стенки, она бешено закрутилась, разбрасывая искры и дырявя осколками снарядные гильзы.

Лейтенант успел выскочить из люка. Контуженному и обожжённому наводчику он бы помочь не смог. Когда выбирался из пламени, по ногам хлестнули мелкие осколки и крошки окалины. Он скатился по броне и пополз в сторону от горевшей машины, не в силах подняться.

Лейтенант был добросовестным и смелый офицером, имел несколько наград. Он никогда не жалел врага, выполняя свой долг. В степи возле Дона он расстрелял из пулемёта целый взвод убегавших «Иванов». Раненых приказывал давить, чтобы не тратить лишние патроны.

— Ломай им ноги, чтобы никогда не встали, — весело командовал он механику-водителю, а наводчик сжимал скулы, слыша хруст человеческой плоти.

Лейтенант невольно вспомнил тот эпизод, когда глянул на собственные ноги. Утеплённые кожаные сапоги искорёжило от жара, из осколочных отверстий сочилась кровь. Икры словно зажало в тиски, но когда лейтенант попытался стащить их, жгучая боль заставила его вскрикнуть.

Весёлый механик-водитель сумел выбраться невредимым. К нему полз раненый ефрейтор Вилли. Камраду следовало помочь, но механик видел, что ефрейтор ранен смертельно, истекает кровью, а в самоходке вот-вот сдетонируют снаряды.

Пригибаясь, он побежал по ложбине. Оба уцелевших десантника одновременно открыли огонь, перехлестнув механика очередями. Затем взорвалась самоходка. Рубку вспучило и разорвало по швам, пушку сорвало с креплений и воткнуло стволом в снег.

Из экипажа уцелел лишь лейтенант. Василий Дарькин наклонился над ним. «Язык» был необходим. Офицер ворочался на снегу и показывал на обгорелые сапоги.

— Хильфе, товарищ! Помогите…

Когда подоспела «тридцатьчетвёрка» Петра Бельченко, сержант Дарькин доложил:

— Ребята в Т-70 сгорели, и наш десантник тоже погиб. Зато фриц живой. Один из экипажа самоходки уцелел. Ноги, правда, сильно повреждены. Надо сапоги разрезать, по-другому их не стащишь.