Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Умер один из тяжелораненых. Его выгрузили в снег, слегка прикопали.

— Лежи, браток, здесь, не обессудь. «Скаут» наш перегружен, а нам ещё линию фронта перескочить надо.

Тимофей снова сел на своё место у крупнокалиберного браунинга и махнул механику-водителю:

— Двигай помалу.

Повернувшись ко второму пулемётчику, сидевшему за бортовым браунингом обычного калибра, сказал ему:

— Ты молодой, глаза острые, смотри в оба. Бог нам не простит, если раненых и нашу красивую медсестру до своих не довезём.

— Тимофей, у тебя дети, жена есть? — спросила Кира.

— А как же! И жена, и двое сыновей, дочке уже шестнадцать годков. Мне до свадьбы дожить надо да мальцов поднимать.

— И у меня трое, — отозвался один из раненых. — У нас в деревне рано женятся. Сыну два года, а дочки-близняшки без меня родились.

— Рано — это хорошо, — одобрил Тимофей. — В России сплошные войны да революции. Род надо продолжать.

Сильный удар встряхнул «скаут», а следом донёсся звук орудийного выстрела. Двухкилограммовый бронебойный снаряд 50-миллиметровой противотанковой пушки пробил насквозь корпус «скаута» через оба борта.

Замаскированное среди кустарника приземистое орудие с длинным стволом и дульным тормозом стреляло на дальность около километра.

Старшина Черняк предусмотрительно объехал стороной подозрительное место, и выстрел не нанёс «скауту» серьёзных повреждений. Но пушка была способна выпускать очередной снаряд каждые пять-шесть секунд — уходить из-под огня требовалось как можно быстрее. Да и вряд ли пушка стояла в одиночку.

Ещё два снаряда, на этот раз осколочные, взорвались, едва коснувшись мёрзлой земли. Немецкие артиллеристы рассчитывали, что близкий разрыв снаряда продырявит капот или повредит колёса. Но механик-водитель знал своё дело, увеличив скорость до семидесяти километров. Бортовой пулемёт «Браунинг» посылал длинные очереди, которые не достигали цели, но сбивали прицел.

— Хотели нас на шармачка взять, — матерился механик-водитель. — А вот хрен вам!

Однако «скаут» оказался вблизи одной из запасных линий обороны, и скорость не могла его спасти. Открыла огонь ещё одна «пятидесятка», из окопа бил длинными очередями пулемёт МГ-34. Тимофей Черняк сумел накрыть его трассой тяжёлых пуль. Пулемёт сорвало со станка и отбросило вместе с унтер-офицером.

Ответный снаряд «пятидесятки» пробил броню десантного отсека и оторвал руку одному из раненых. Веретено раскалённого снаряда прожгло верх капота, двигатель дымил, но продолжал работать, выстилая полосу дыма.

Тимофей Черняк сменил ленту и ударил по брустверу окопа, откуда вели огонь не менее десятка солдат и станковый пулемёт. Пули били по броне, капоту, колёсам — удивительно, что «скаут» продолжал движение.

Тяжело раненый механик-водитель из последних сил давил на педали. Уже не вращалось заднее левое колесо, пахло кровью и горелым металлом.

Снаряд пробил тонкую броню и взорвался в кабине. Погиб механик-водитель и раненый лейтенант, сидевший рядом с ним. Старшину Черняка отбросило в глубину десантного отсека. Горел двигатель, от жара с оглушительным треском взрывались патроны в крупнокалиберной ленте.

Тимофей вместе с Кирой помогли выбраться двоим уцелевшим раненым. Пулемётчик, парень лет двадцати, прикрывал их очередями из бортового браунинга. Пламя ворвалось в отсек, пулемётчик выпрыгнул наружу.

В эти секунды старшина понял, что отказывают ноги, в которые угодило несколько осколков.

— Кира, Петро, бегите! Я с ранеными останусь.

Замятина и пулемётчик медлили. Кира не могла бросить раненых, но и помочь им возможности не было. Минута промедления в бою зачастую становится ценой жизни. Пуля ударила Киру в бок. Прорвавшийся автоматчик бросил гранату. Черняк свалил его выстрелом из пистолета, а Кира, зажимая осколочную рану на лице, доставала из кобуры офицерский вальтер, подаренный ей Андреем Шестаковым.

Андрей и вся её недолгая жизнь, кажется, остались в прошлом. Она ощущала, что рана в бок смертельная, пуля пробила живот. Немцы прекратили огонь, кто-то кричал:

— Бросайте оружие, мы сохраним вам жизнь.

— А вот хрен вам! — запасливый старшина бросил «лимонку» ивставил в ТТ запасную обойму. — Кира, ты как?

— Кончилась Кира, — огрызнулась медсестра, взводя затвор вальтера. — Не видишь, что ли? Последние минуты доживаю.

Молодой пулемётчик тоже бросил гранату и, пригнувшись, побежал прочь. Черняк хотел выстрелить ему в спину — вряд ли парень вырвется. Скорее всего, его возьмут в плен и выбьют все нужные сведения о танковом батальоне.

Но что-то удержало старшину. Своих убивать — последнее дело. Уже темнеет, может, и вырвется парень. По крайней мере, расскажет об их судьбе. Тимофей, не целясь, выпустил обойму в сторону мелькавших касок и сжал в ладонях оставшуюся «лимонку».

В трёх шагах от него, стоя на коленях, всхлипывала Кира Замятина, приставив к виску вальтер. Она не решалась нажать на спуск.

— Придвигайся ко мне, — позвал её Тимофей. — Тут ещё один танкист тяжело раненый. «Лимонки» на троих хватит. В компании веселее…

— Нет, — покачала головой девушка. — Не хочу разорванной на куски лежать.

И, пересиливая страх, крикнула: