Комбриг

– Богом клянусь, в моих словах не было ни грана лжи. – После чего, помявшись, продолжил: – Осмелюсь напомнить, что господин обер-лейтенант не является интендантом и может не знать всех наших нюансов. Как я уже говорил, господин обер-лейтенант просто был в гостях у нашего господина лейтенанта.

Я отмахнулся:

– Разберемся.

И дал знак охране увести одного и предоставить второго пленного.

Летеха, невзирая на молодой возраст (а может быть, и благодаря этому), оказался довольно дерганым и скандальным. Ему не нравилось сидеть с мешком на голове, ему не нравилось обращение, ему не нравилась обстановка и ему не нравились мы. Высказав претензии, он гордо отвернул голову, но момент пика демонстрации варварам тевтонского духа сильно смазала оса, которая жахнула обера куда-то в район губы. Тот коротко вскрикнул, схватившись за физиономию, а я спокойно предупредил:

– У вас есть еще минута для того, чтобы начать отвечать на вопросы. В противном случае эта оса вам покажется райской бабочкой.

Фриц не стал дергать смерть за усы и, сочтя, что несгибаемость он показал достаточно хорошо, внял предупреждению. После чего допрос прошел почти так же, как и с унтером. Ну если не считать долгих многозначительных пауз перед ответами, высокомерных взглядов и общей брезгливости, не сходящей с лошадиной физиономии пленника. Потом в нем что-то опять переклинило, и он уперся. Мне это быстро надоело и, кивнув нашему контрразведчику на офицера, я приказал:

– Займитесь.

А сам ушел обедать.

После моего возвращения обер-лейтенант выглядел несколько непрезентабельно. Но зато пел соловьем. Ну а когда мы закончили, и Нетребко поднял брови: дескать, «что с ним делать дальше?», я лишь мотнул головой в сторону оврага. Ну а что еще? Немчик из пруссаков. Достаточно молодой, чтобы к следующей войне дослужиться до полковника. Плен он не простит. И на фига нам в будущем нужны настолько злобные противники, да еще и с огромной личной неприязнью? Так что – в овраг…

Зато теперь мы достаточно хорошо знаем обстановку. И не только по складам, так как лейтенант служил офицером при штабе полка. Грамотным офицером, знающим и памятливым – вон на карте сколько новых пометок появилось. И общими сведениями он обладал довольно неплохими, поделившись обстановкой в Киеве, откуда приехал буквально две недели назад.

Мельком глянув вслед уводимому офицеру, я закурил, размышляя о бренности всего сущего, но был прерван стоящим рядом контрразведчиком. Он, глядя туда же, куда и я, внезапно спросил:

– Скажите, а это было обязательно?

Тяжело вздохнув, ответил:

– Тарас Григорьевич, как вы заметили, во время допроса я коснулся нескольких чисто философских моментов. И в частности, спросил у обер-лейтенанта, как он относится к трудам Артюра де Гобино и Хьюстона Чемберлена[15].

Нетребко удивился:

– И что? Я тоже о них слышал. Но мало ли какие течения в Европе бывают. Тем более что тот француз-основоположник, насколько я помню, умер еще в прошлом веке. Про англичанина не знаю, вроде жив… Только какое отношение они могут иметь к этому немцу?

Уважительно покосившись на бригадного контрразведчика (вот что значит образованный человек!), я пояснил:

– Вы о расовой теории просто слышали, а вот лейтенант отозвался о ней в превосходной степени. – И предупреждая дальнейшие вопросы, продолжил: – Просто я умею экстраполировать, поэтому с уверенностью скажу, что со временем в Европе это «учение» займет все умы и из теории превратится в страшную практику. Когда людей начнут уничтожать просто за неправильную форму черепа или за неверную национальность. Как расово неполноценных. Поэтому я предпочитаю давить эти чайники, пока они еще не выросли до паровозов. И если вам интересно, позже могу подробнее осветить тему.

Несколько выбитый из колеи контрик кивнул:

– Конечно, интересно!

А я подумал, что надо бы для всей бригады (а потом не только для бригады) дать пояснения пагубности расовой теории. Заодно и про арийцев пояснить. Чтобы западники не особо перья распушали. Публицистов к этому делу подключить. А то Жилин мне пояснил, что первые нацисты уже не просто вылупились, а сдохнуть от старости успели (именно от Седого я про того француза узнал), а у нас никто и не чешется. Иван считает, что пока не до этого, но я думаю, что время упускать нельзя. Уже сейчас надо людям рассказывать, какие там на Западе нас «друзья» ожидают…

Но тут, сбивая философский настрой, к нам присоединились появившиеся из оврага бойцы, и мы пошли в сторону штабного навеса. К слову сказать, допросы проходили сильно в стороне от общего расположения, и сейчас, идя эти пятьсот метров до своего места, я переговаривался с Нетребко, попутно обдумывая свою антинацистскую речь. Обдумывалось плохо, и в конце концов решил подключить к этому делу комиссара. Вот уж кто умеет нужные слова подбирать…