Комдив

А причина отступления была банальна – выравнивание линии фронта, когда мои соседи отступали слишком далеко. Но вскоре это прекратилось. Впечатлённый моей обороной и тем, как я всё у себя устроил, командующий фронтом вставил основательные пистоны командирам дивизий, и вскоре вся оборона города была построена по моему принципу. Тут могут спросить: а почему я раньше никому не посоветовал или не подсказал именно так сделать? Но кто бы меня стал слушать кроме тех, кто меня уже знает? Для всех остальных я молокосос, у которого ещё материнское молоко на губах не обсохло, наглый молодой выскочка, умудрившийся, пустив пыль в глаза начальству, пролезть наверх. Где это видано: всего лишь чуть за двадцать – и уже полковник и командир дивизии?! Значит, или чей-то сынок, или карьерист-жополиз. Так и к чему такого слушать?

В итоге пришлось отдать почти половину города, но дальше немцы продвинуться не смогли, встав уже окончательно. Началась долгая позиционная война. Сталинград потихоньку превращался в руины – ни мы, ни противник снарядов не жалели, – а потому линия обороны скоро стала отлично видна по поясу почти тотального разрушения домов в месте соприкосновения.

Благодаря тому, что я своевременно распорядился укреплять подвалы и первые этажи зданий, вся линия моей обороны вскоре представляла собой хорошо защищённые огневые точки. Обрушившиеся верхние этажи основательно заваливали крышу, и теперь ни тяжёлые снаряды, ни бомбы не могли проломить их сверху. Немцы вынуждены были всё время подводить резервы, так как все попытки штурма наших позиций приводили лишь к одному – большим потерям среди нападавших.

Но и мы не сидели на попе ровно, лишь послушно отбивая вражеские атаки. Мне сильно не нравилась вражеская артиллерия, и я предпринял ряд действий. После того как мои орлы за несколько ночей уничтожили семь гаубичных подразделений вермахта, каждое такое подразделение стала охранять рота немцев, причём количество часовых ночью просто зашкаливало, а стоило кому-то хоть на миг задержаться, как сразу поднималась тревога.

В таких условиях работать как прежде стало невозможно, а потому мы сменили тактику. За прошедшее время мои разведчики стали настоящими универсалами, освоив почти все воинские профессии. Прихватив с собой батальонный миномёт и пару десятков уже готовых к выстрелам мин, они через подземные проходы выходили к заранее разведанному месту, устанавливали там миномёт, за пару минут делали два десятка выстрелов, обстреливая расположившиеся в городе немецкие гаубицы, и сразу сматывались. На дело по-прежнему выходили ночью. Кроме них с немецкой артиллерией боролись и мои орудия, так что нередки были артиллерийские дуэли.

Немцам было трудней обнаруживать точное место расположения наших орудий, так как городская застройка мешала их акустической разведке, а маскировали мы их так хорошо, что даже авиации было трудно их засечь, а разница даже в квартал сводила все усилия по подавлению на нет.

Старшина Румов (вернее, уже лейтенант Румов: его тоже повысили в звании, причём дав не младшего лейтенанта, а сразу лейтенанта) пробирался со своей группой по подземным проходам в немецкий тыл. Место предстоящей работы он досконально изучил ещё сразу после прибытия дивизии в Сталинград. Не жалуясь на память, Румов тщательно запомнил этот участок города как сверху, так и его подземные коммуникации, так что теперь отлично ориентировался как наверху, так и внизу и мог легко выйти в любую точку.

Работать в последнее время стало тяжело: накрученные немцы шарахались от каждой тени, а на любой звук сначала стреляли и только потом смотрели, что там. Непосредственно их дивизию бог пока миловал, они до сих пор никого не потеряли, даже ранеными, а вот соседям доставалось, причём не только в соседних армиях, но даже в соседних дивизиях. Охотиться на немецкие патрули Румов не хотел – надоело. К тому же начальству требовался язык, хотя по большому счёту необходимость в нём была мизерной. Бои превратились в позиционные, а хорошо выстроенная оборона не позволяла противнику осуществить внезапный прорыв наших укреплений: для подобного требовалось нарастить силы, а такое незаметно не сделать. Так что толку от языка почти никакого, всё замерло в устойчивом равновесии.

В ночной тишине звуки разносятся далеко, а потому шум работающих моторов группа лейтенанта Румова услышала издалека. До позиций три километра, по местным понятиям это глубокий немецкий тыл, хотя мы уже показали немцам, что безопасных мест тут нет. Вскоре вдали мелькнул узкий луч синих фар, звук двигателей усилился, и вскоре показались два немецких бронетранспортёра, а между ними – легковой открытый автомобиль, в котором, судя по всему, сидел крупный немецкий чин.