Комедиантка

Меценат поежился, нацепил на нос пенсне и крикнул официанту:

— Мазагран и шоколад, не крепкий!

Потом обратился к Цабинской.

— Видите ли, это тайна… Правда, пустячная, но не моя.

Но директорша уже не унималась. Ведь достаточно произнести вслух «тайна!», чтобы любую женщину вывести из равновесия; однако Меценат вместо ответа коротко сообщил ей:

— Я уезжаю.

— Куда, зачем? — удивилась Цабинская.

— Надо… Вернусь через две недели. А перед этим я хотел бы уладить наше…

Цабинская вся сжалась и ждала, что же он скажет дальше.

— Видите ли, может статься, я вернусь лишь осенью, когда вас уже не будет в Варшаве…

«Давно я тебя раскусила, старый ростовщик», — подумала Цабинская и постучала по стакану.

— Фруктовых пирожных!

— А потому возвращаю моей любимой актрисе эту браслетку, — продолжал он.

— Но у нас нет еще денег. Успех как-то все не приходит… А тут старые долги…

— Не в деньгах дело. Прошу вас принять это как скромный именинный подарок… Ничего не имеете против? — И он надел браслет на ее пухлую руку.

— О Меценат, милый! Если бы я не любила так своего Янека… — залепетала Цабинская.

Она не ожидала, что получит браслет даром. Очень довольная, в порыве благодарности директорша крепко сжала руку Мецената и, бросая на благодетеля пламенные взгляды, придвинулась к нему так близко, что Меценат ощутил ее дыхание и запах вербены, которой актриса натирала себе лицо.

Меценат слегка отодвинулся и закусил губу — такой бестактной показалась ему директорша.

— Меценат, вы идеальнейший, благороднейший мужчина из всех, кого я знаю!

— Оставим это! Я поступил так потому, что не смогу быть на ваших именинах.

— Я даже слышать не хочу об этом! Вы просто обязаны быть!

— Нет, не могу… Я должен теперь исполнить печальную обязанность. Я должен… — повторил он едва слышно, и глаза его повлажнели, хотя на губах по-прежнему блуждала улыбка.

— Как отблагодарить вас за такую доброту?

— Пригласите в крестные отцы.

— Ах, безобразник! Как? Вы уже покидаете меня?

— Через два часа отходит мой поезд. До свидания!

Меценат расплатился с официантом и, уже выйдя на улицу, через окно послал директорше улыбку.

«Неужели влюбился в меня?» — размышляла она, допивая остывший шоколад и улыбаясь новым, смутным видениям.

Директорша достала из кармана роль, прочитала несколько строк и снова уставилась в окно. Лениво тащились ободранные пролетки, запряженные тощими лошадьми, гремели трамваи, по тротуарам, словно длинная живая лента, лихорадочно двигался людской поток. Вывеска напротив сверкала на солнце.

«Неужели влюблен в меня?» — опять подумала директорша и погрузилась в ленивое забытье.

Часы пробили три; Цабинская встала и пошла домой. Шла она медленно, величаво окидывая взглядом прохожих. В окне кондитерской Бликли директорша увидела мужа; он сидел, устремив задумчивый взгляд на улицу, и не заметил проходившей мимо супруги. Цабинская, почувствовав, что на нее оглядываются, выше вздернула голову. Купцы, приказчики, извозчики даже в этой части города знали супругу директора. Ей казалось, что именно этих людей она видела в зрительном зале, что на их лицах сияют восторженные улыбки и слышен подобострастный шепот: «Смотрите, Цабинская, супруга директора…»

Она замедлила шаг, чтобы продлить приятные ощущения. Но вдруг вдалеке она заметила редактора с Николеттой, и словно черная туча заволокла перед ней небосклон.

«Он с Николеттой!.. С этой… подлой интриганкой?!» И она уже метала в их сторону взгляды Горгоны, но на углу Варецкой Николетта куда-то исчезла, а редактор, сверкая улыбкой, почти побежал навстречу директорше.

— Добрый день! — И он протянул Цабинской руку.

Пепа смерила его надменным взглядом и отвернулась.

— Что это за фокусы, Пепа? — спросил редактор тихо, чтобы никто не услышал, и зашагал с ней рядом.

— Вы гнусный человек!

— Опять комедия?

— И вы смеете так разговаривать со мной?!

— Умолкаю… И говорю только: до свидания! — произнес рассерженный редактор, холодно поклонился и, прежде чем директорша успела опомниться, вскочил в пролетку и уехал.

Цабинская остолбенела от негодования; как, уехал, не извинившись! Ярость обуревала ее; теперь она пошла быстрее, ни на что и ни на кого не обращая внимания.

Вероятно, между ними была связь, об этом поговаривали за кулисами; всем было известно, что Пепа никогда не обходилась без поклонников разных категорий. Если в каком-нибудь городе у нее не было поклонника из публики, ее любовником становился начинающий актер, смазливый и достаточно наивный, чтобы позволить опутать себя старой капризной кокетке. Ей постоянно необходим был доверчивый приятель, который бы выслушивал жалобы и воспоминания о прошлом.

Цабинский не противился этому, у него не вызывали ревности даже неплатонические любовники супруги, но он не упускал случая посочувствовать их несчастной доле.

Цабинская после встречи с редактором устроила дома настоящий ад — побила детей, накричала на няню и после всего этого заперлась в своей комнате. Пришел муж, спрашивал о ней, стучал в двери, но она к обеду не вышла и долго еще не могла успокоиться.