Комедианты

Нестерпимо захотелось спать. Глаза буквально отказывались открываться, и я практически на автопилоте выбрался из ванной и, не вытираясь, побрёл в спальню. Как был мокрый, я забрался под одеяло, не удосужившись перед этим снять покрывало, и мгновенно погрузился в глубокий сон.

Надо было вставать. Тело, измученное хождением по хаткам, почувствовав дом, не хотело больше никуда идти. Тело ныло и просило покоя. Может, грипп? Этого мне ещё не хватало. В рамках антивирусной компании я сварил себе кофе, которым и запил таблетку парацетамола. Я сидел, пил кофе и думал о Маге. Конечно, никакая она не агентка. Она вообще могла ничего не знать о папочкином бизнесе. Жила себе спокойно, меня любила… Потом припёрся к ней какой-нибудь урод типа Цветикова… Чего-чего, а убеждать они умеют. Это у них хорошо получается. Поэтому она так себя и вела, испуганная и ничего не понимающая Мага… Не растащи они нас, я бы вообще ни на что не клюнул. Ни на какую даму, ни на какую вуаль, не говоря уже о Дюльсендорфе и Свете. Тоже мне иголка в яйце. Мастер художественной самодеятельности для таких идиотов, как я. А ведь поверил, повёлся на этот спектакль, да и как было не повестись, если на моих глазах тогда с девчонкой…

Ко мне вновь вернулось чувство потери. Сволочи! Ничего же мне не оставили, кроме образа дамы с вуалью, этакой Дульсинеи наших дней. Да и я ничуть не лучше поехавшего на рыцарских романах идальго. Какая она на самом деле? Такая же, как во сне, или…? Тоже ведь приходила ко мне, манипулировала… В этой своре только убийца и оказался порядочным человеком, как сказал мне Каменев после смерти Редактора. Что ж, всё правильно, если, конечно, включить сюда и нас, а возможно, и её… Поздно же я начал хоть что-то здесь понимать, слишком поздно. Пойми я чуть-чуть раньше, и, может быть…

В кафе было немноголюдно. Облюбовав столик в самом углу (меня интуитивно тянуло забиться куда-нибудь в угол), я заказал пирожные и кофе. Вскоре появился Дюльсендорф. Теперь он походил на революционера-террориста из большевистского кино. Сдавленный чахоточный кашель, лихорадочно блестящие глаза, нервозность.

– Я пришёл, – сказал я, не здороваясь.

– Я понял, – ответил он.

– Что ты собираешься делать?

– В воскресенье открываются ворота. Помнишь?

– Сегодня что?

– Вторник.

– Среда, четверг, пятница, суббота… У меня ещё четыре дня.

– Чуть меньше. Ты должен быть у меня в субботу вечером.

– А Каменев?

– Он будет ждать нас на месте.

На моём лице настолько явно проявилось удивление, что он продолжил:

– Он не так прост, как тебе могло показаться. И ещё, пока ничего не случилось… Я хочу, чтобы ты понял… Здесь нет случайных жертв. Они невозможны…

Мы несколько минут сидели молча.

– Где мы встречаемся?

– У меня. Дорогу, надеюсь, ты не забыл?

– А я пройду?

– Не волнуйся. Тебя-то он точно пропустит.

– Хорошо. Только, знаешь, эти несколько дней не надо меня беспокоить.

Дюльсендорф посмотрел внимательно в мои глаза.

– А ты сильно изменился за это время.

– Ты тоже. Ладно, мне пора.

Я поднялся из-за стола. Дюльсендорф хотел было что-то сказать, но вместо этого только махнул рукой и тоже засобирался. Я не стал его ни о чём спрашивать.

Глава 28

Я шёл к Дюльсендорфу со странным чувством. Меня не покидала уверенность в том, что где-то глубоко внутри я уже принял решение, всё взвесил, расставил по местам, всё, до последнего хода. Моё подсознание выполнило домашнюю работу, вот только между этим пониманием и сознанием стоял непроходимый барьер. Моё сознание не имело нужного доступа, и это меня немного пугало. Я был уверен, что эта встреча была предопределена ещё с самого начала, ещё с момента моего рождения, а может быть, задолго до него. И дело даже не в отсутствии пресловутой свободы воли как таковой, свободы воли, которая не играла в этом процессе никакой роли. Просто, как бы я ни мыкался, всё одно интеграл по пути после некоторых преобразований дал бы исходную точку «В», куда меня должен привести Дюльсендорф. В этом спектакле мы не более чем актёры, вспомнил я один из снов. Не более чем актёры…

Дюльсендорф пил чай. Стол удобно стоял на небольшой живописной площадке между вагонами. Здесь было тепло, как бывает тепло в середине мая или в начале сентября. Кроме него и Светы за столом сидело четверо угрюмых мужиков. На лицах у них застыло выражение овечьей покорности, и я почему-то вспомнил бесконечные очереди в крематорий, которые я видел в кино. Видно было, что они давно уже смирились со своей участью, и это смирение вместе с совершенно несбыточной надеждой на провидение полностью парализовывали их волю к сопротивлению. Все были в походной форме. Перед Дюльсендорфом и Светой на столе лежали миниатюрные автоматы с короткими стволами.

– Хлебни на дорожку, – пригласил Дюльсендорф к столу.

– Спасибо. Не хочу.

– Послушай. Путь у нас неблизкий. Мы должны за день добраться до места, а это поможет тебе не чувствовать усталость.

– А как же допинг-контроль?

– Допинг контроль уже ждёт. Или ты забыл?

– Такое забудешь! – Я вспомнил населяющих лес тварей, и мне стало нехорошо.

– Тогда пей и иди переодеваться.