Комедианты неведомо для себя

— Неужели ты не помнишь, — продолжал Бисиу, — как, обняв меня за талию, словно хорошенькую женщину, лаская меня взглядом и речами, ты говорил мне: «Я все сделаю для тебя, если ты сможешь достать мне по нарицательной стоимости акции железной дороги, подряд на постройку которой берут дю Тийе и Нусинген». Так вот, мой милый, Максим и Нусинген часто посещают Карабину; сегодня вечером у нее большой прием, будет много видных политических деятелей. Ты упускаешь редкостный случай, старина! Хорошо же, прощай, обманщик!

Бисиу встал, Вовине по виду был спокоен, но в душе он досадовал, как человек, понявший, что сделал глупость.

— Постой, мой милый, — сказал ростовщик, — у меня нет денег, зато есть кредит... Хотя твои векселя ничего не стоят, я могу оставить их у себя и дать тебе взамен биржевые ценности... Наконец, мы могли бы столковаться насчет этих железнодорожных акций. Мы делились бы, в известном соотношении, прибылями от этой операции, и я в счет этих барышей скостил бы тебе...

— Нет, нет, — перебил его Бисиу, — мне нужны наличные деньги, я должен реализовать Равенуйе...

— Ну что ж, Равенуйе, пожалуй, сойдет, — согласился Вовине. — У него есть вклад в сберегательной кассе, он надежен...

— Он надежней тебя, — заметил Леон. — Он не содержит лоретку, квартира ему ничего не стоит, он не пускается в спекуляции, рискуя всего лишиться из-за повышения или понижения биржевых курсов...

— Великий человек, вы изволите смеяться, — возразил Вовине, снова взяв добродушный и веселый тон, — а ведь, в сущности, вы переложили на свой лад басню Лафонтена «Дуб и тростник». Послушай, «Гюбетта[6], испытанный сообщник», — продолжал ростовщик, обняв Бисиу, — тебе нужны деньги, так и быть, я займу у Серизе вместо двух тысяч — три... И «будем друзьями, Цинна!..» Дай-ка мне обе твои дрянные бумажонки. Если я сначала отказал тебе, то потому только, что человеку, который может кое-как перебиваться, лишь учитывая свои векселя во Французском банке, очень трудно хранить твоего Равенуйе в недрах своего письменного стола... Ох, как трудно...

— Сколько процентов ты возьмешь за учет? — спросил Бисиу.

— Сущий пустяк; за три месяца это тебе будет стоить каких-нибудь пятьдесят франков.

— Как говаривал некогда Эмиль Блонде, ты будешь моим благодетелем, — заметил Бисиу.

— Значит — двадцать процентов с удержанием при учете, — шепнул Газональ, наклонясь к Бисиу, который вместо ответа пребольно толкнул его локтем в грудь.

— Смотри-ка, мой милый, — воскликнул Вовине, открыв ящик своего стола, — тут, оказывается, билет в пятьсот франков, прилипший к бандероли! Мне и не снилось, что я так богат; я искал для тебя вексель на четыреста пятьдесят франков, срок которому в конце будущего месяца. Серизе учтет тебе его из небольшого процента, вот у тебя и составится нужная сумма. Но только без фокусов, Бисиу. Итак, сегодня вечером я иду к Карабине... Поклянись мне...

— Разве мы не перезаключили наш союз? — сказал Бисиу, взяв билет в пятьсот франков и вексель на четыреста пятьдесят. — Даю тебе честное слово, что сегодня вечером ты встретишься с дю Тийе и другими тузами, которые решили соорудить железную дорогу... стараниями Карабины.

Вовине проводил трех друзей до самой двери, продолжая любезничать с Бисиу. Пока они спускались по лестнице, Бисиу с серьезным видом слушал Газоналя, старавшегося просветить карикатуриста насчет заключенной им сделки и доказать ему, что, если Серизе, приятель Вовине, возьмет с него за учет двадцать франков с четырехсот пятидесяти, это составит сорок процентов годовых... Но как только они вышли на улицу, Бисиу привел Газоналя в ужас, рассмеявшись смехом видавшего виды парижанина, беззвучным и холодным, словно дуновение северного ветра.

— Нам точно известно, — сказал он, — что в палате вопрос о сдаче подряда будет отложен; это мы узнали вчера от той фигурантки, с которой обменялись улыбкой... А если я сегодня вечером выиграю пять-шесть тысяч франков в ландскнехт, то какое значение имеет убыток в семьдесят франков, раз благодаря этой сделке мне есть что ставить!

— Ландскнехт, — пояснил Леон, — еще одно из бесчисленных искусно граненных стекол, в которых преломляется парижская жизнь. Поэтому, кузен, мы решили повести тебя к некоей герцогине, проживающей на улице Сен-Жорж; у нее ты увидишь цвет парижских лореток и там же можешь выиграть свой процесс. Но тебе никак нельзя показаться туда с твоей пиренейской шевелюрой: ты похож на ежа; мы сведем тебя на площадь Биржи, неподалеку отсюда, к Мариусу, тоже одному из наших комедиантов...

— Это что еще за комедиант?