Комедии

Ваша светлость лишает меня всякой возможности соприкоснуться с Вами и не быть тут же взысканным Вашими щедротами, и хотя, по видимости, я только высказываю здесь свои к Вам чувства (что столь обычно в нашем расчетливом свете), я в то же время невольно преследую собственный интерес: Вашей светлости нельзя воздать должное, не получив при этом выгоды для себя. Конечно, кто не совершает безумств, тот не нуждается и в защитнике; но будь мы чужды ошибок, сила не находила бы себе применения, а добросердечие — повода проявиться; там же, где эти достоинства налицо, жаль не воспользоваться ими, если ты все-таки натворил глупости; поэтому, сделав ложный шаг, должно искать зашиты у силы и добросердечия. К этому своего рода поэтическому силлогизму я прибегаю сейчас для того, чтобы склонить Вашу светлость взять под свое покровительство мою пиесу. Она хоть и не первый мой опыт, увидевший свет, но первое мое прегрешение в драматическом жанре, вернее, в поэзии вообще; надеюсь поэтому, что мне ее легче простят. Будь она поставлена тогда же, когда написана, в ее защиту можно было бы сказать больше. Незнание столицы и законов сцены послужило бы начинающему автору оправданием, на которое он уже не вправе уповать после четырех лет литературного труда. Тем не менее я почитаю себя обязанным заявить, что глубоко оценил снисходительность лондонских зрителей, так тепло принявших мою пиесу при всех ее недостатках, которые — не могу не признаться и в этом — были большей частью замаскированы искусной игрой актеров[9]: убежден, что умелое исполнение в высшей степени способствовало раскрытию всех выведенных мною характеров.

Что же до критиков, милорд, я не скажу ни дурного, ни хорошего ни о ком из них — ни о тех, чьи упреки справедливы, ни о тех, кто усматривает промахи там, где их нет. Защищая свою пиесу, я дам им всем один общий ответ (который Эпиктет[10] советует давать каждому хулителю нашего труда), а именно: «Если бы те, кто находят в ней недостатки, знали бы ее так же, как я, они нашли бы куда больше таковых». Разумеется, мне вряд ли следовало делать подобное признание, однако оно может пойти на пользу и мне: отчетливое сознание своих слабостей есть, на мой взгляд, первый шаг к их исправлению.

Итак, я пребываю в надежде, что рано или поздно верну свой долг столице, чего, увы, никогда не смогу сделать по отношению к Вашей светлости, хотя неизменно остаюсь Вашим покорным и смиреннейшим слугой.

У. Конгрив

ПРОЛОГ [11]

К «СТАРОМУ ХОЛОСТЯКУ», НАПИСАННЫЙ ЛОРДОМ ФОЛКЛЕНДОМ[12]

Поэт, чья в первый рад идет пиеса,
Дрожит, как пред вдовой жених-повеса,
Который знает, сколько нужно сил,
Чтоб утолить бывалой дамы пыл:
Ведь если он свой долг исполнит хуже,
Чем исполнял его предтеча дюжий,
Прогонит новобрачного она
И осрамит везде как хвастуна.
Увы, мы часто начинаем смело,
Но к завершенью не приводим дело!
Такой же дебютант и наш поэт,
Но с легкомысльем двадцати трех лет
Он мнит, чем мне внушает подозренья,
Что все получат удовлетворенье.
Пусть много лет его Холостяку —
Та, что юна, поможет старику,
И то, что одному не сделать боле,
Вдвоем они вкусить сумеют вволю.
А попеняют нашему юнцу,
Что столь прелестной леди не к лицу
Дарить лобзанья полумертвецу, —
Он возразит, что муж в годах преклонных —
Отличное прикрытье для влюбленных.
Итак, мы новичку рискнуть дадим
И, коль его в бахвальстве уличим,
Пусть он, держась подальше от столицы,
Перо макать в чернильницу не тщится.
Но если впрямь свершит он, что сулит,
То оба пола удовлетворит:
Там мягкосерды все, где каждый сыт,
И публика почтит единодушно
Того, с кем ей и в третий раз не скучно[13].

ПРОЛОГ,

КОТОРЫЙ ЧИТАЕТ МИССИС БРЕЙСГЕРДЛ[14]