Старуха.
Что нукаешь-то все? Не лошадь я тебе, прости господи! — жена. — Сказывают, вскочила, эдак-то весело; здорова теперь…Старик
Старуха.
Боялась. Ишь, ты грозы напустил на себя!..Старик.
Ох, уж где гроза! Плачу, старуха, аль не видишь? — плачу… Вечор грозился — нынче где!.. Только слезы и остались…Старуха.
Ты скажи: хорошо ль сделала? а? На меня не сердишься?Старик.
Аль по твоему зверь я, а? И жалости во мне нет, а? Я ей зла не желаю, нет, пусть… пусть здорова живет… А что отца с матерью забыла — бог ей судья!.. как знает! а я зла ей не желаю, нет.Старуха.
Коль бого-т судья, ты что же судишь? Прощенья зачем не скажешь?Старик.
Прощаю ее, и благословенье ты ей послала — не сержусь, хвалю… Чего ж еще?Старуха.
Повидел бы ее…Старик.
И заикаться не смей! не моги!Старуха.
Ох, уж и не заикнись! Как же!Старик.
Не надо мне ее, не надо. Ей меня не надо стало, ну и мне ее не надо же. Захотела по воле жить — живи. Сердца у меня на нее нет, да и к ней не лежит сердце. Нету дочери у меня, нету. Отрезана: от дому отрезана, и от сердца отрезана тож…Старуха.
Ох, старик, старик! Грех! И помочь ничем не хочешь?Старик.
Помочь, помогу: сколько хочешь помогай, запрету от меня нет. Только чтоб я, государев свет-Алексей-Михайловичев стольник, Нардын-Нащокин — да его плута и ведомого вора Фролку зятем назвал — никогда того не будет, никогда! И тебе не позволю! нет! А помочь, помогай. И сам чего надо пошлю. Савельич, эй Савельич!Савельич
Нащокин.
Ты мне правду говори. Посеребрил вчера зятек мой любезный тебе уста-те, а ты милости мои прежние вспомни — правду говори. Лежала дочь вечор больна?Савельич.
Лежала, государь, — сам видел.Нащокин.
А нынче встала?Савельич.
Встала, государь.Нащочиха.
Ишь, родительское-то благословение чего стоит.Нащокин.
Дорого, мать, стоит, дорого. Только для нас дорого оно по душе. А ему, плуту, чем оно дорого? Денег больших стоит, в золотом окладе, да в каменьях дорогих, — тем оно ему дорого. Тем. Заложит его, аль продаст…Нащочиха.
Ох, полно-ка!Нащокин.
Верно говорю, заложит. Ведь дорого, старуха, наше благословенье — денег больших под него дадут. И как не заложить! Кормить жену ему, чай, нечем.Савельич.
Эдак-то бедно: горенка махонькая эдакая…Нащокин.
Ну да, да! Кормить, говорю, нечем. С того и больна стала. Ну да.Нащочиха.
Ну, старик, за это спасибо тебе!Нащокин.
Не для ради их делаю, старуха. Нет. А для того: не быть бы благословенью нашему поругану. Они нешто подорожат им? С молоду-то не очень родительским благословеньем дорожат. Не то дорожить — дорожиться не станут, за бесценок спустят. Да, да.Савельич.
Кто, государь?Нащокин.
Кто плут-то? Зятек мой любезный, он плут. Про него спрашиваю.Савельич.
Недалече; если теперича от наших задворков через соседский огород перебежать — пустырек тут будет, а за тем пустырьком и домишка, хижа, так сказать надо, стоит; там он и живет.Нащокин
Нащочиха.
Кого еще бог даёт?Савельич.
Лычиков Алексей Степаныч, и с сыном.Нащокин.
Зови! зови! Добрый он человек. Зови!Нащокин.
Здравствуй, Алексей Степаныч, здравствуй! Как живешь, можешь? Сказали: с сыном, — где ж он, сыно-т?Лычиков-отец.
Здравствуй, государь, здравствуй. И тебе, государыня, низкий поклон. А сынишко пусть в сенях подождет — мне с тобой наперво о деле поговорить надо. И ты, государыня, посоветуй: дело-т общее, семейное…Нащокин.
Говори, Алексей Степаныч, говори. За доброту твою за вчерашнюю — ходил около меня, старого, успокоил, домой отправил — спасибо тебе. — Вот, жена: дочь отступилась, нашелся добрый человек, даром — не родной, чужой… Что ж, Алексей Степаныч, скажешь?Лычиков-отец.
О дочке твоей речь пойдет. — Дочку-т простил ли?Нащокин.
Простил. Бог с ней. Простил.Лычиков-отец