Было лето, была молодая картошка, кабачки. Я приходила с работы, варила себе картофель с кабачками, протирала сквозь дуршлаг и ела полученное пюре. Остальным членам семьи я готовила другую пищу, варила щи, жарила мясо с картошкой. Но дети все остатки моего пюре съедали мгновенно! Я не разрешала им есть мою пищу - только остатки, и Сережка, который в рот не брал кабачки, по честному разделив с Катей тарелку оставшегося пюре, съедал его.
Я только вздыхала. У меня не было физических сил готовить протертое пюре на здоровых людей, к тому же я не сомневалась, что если начать готовить и для детей, они тут же перестанут его есть
После Батуми, где дети пробыли всего месяц, я взяла на август путевку для Кати в пионерский лагерь. Поскольку я за все годы работы никогда не пользовалась лагерем, путевку мне дали бесплатную.
Многие женщины хвалили мне лесистые места за Дмитровом, где располагался лагерь, но мои дети, как только слышали, что надо рано вставать, бежать на зарядку и вообще жить вдали от родителей целый месяц, так сразу отказывались ехать, а тут дочь вырастала из пионерского возраста, и я уговорила её посмотреть, что это такое, жизнь в пионерском лагере.
И в начале августа я усадила её вместе с нехитрой поклажей в автобус возле НИОПиКа, и помахала ручкой, а Сережка остался беспризорный на какое-то время.
Среди старых фотографий нашла краткое дочкино письмо из лагеря.
"Здравствуй, мама! Мне здесь не нравится и в родительский день (14 числа) уеду. Пришлите мне (срочно) расческу, крем, цепочку. Пришлите бандеролью. И еще пришлите каких-нибудь сосалок ("взлетные", "дюшес", "барбарис") или еще что-нибудь в этом роде, только не театральные. Катька.
Присылайте по адресу
141830, Московская обл. Дмитровский район
Синьковское почтовое отделение деревня Нестерово
Пл Василек 2 отряд.
Мы в первые выходные не ездили в лагерь, и спустя десять дней Алешка накупил фруктов и собрался навестить дочку. Я с ним не поехала, тяжко мне было так далеко ехать, долго сидеть я не могла. Перед отъездом я сказала мужу:
- Ну, ты строгости не разводи. Если нашей дочке там не нравится, плюй на всё, забирай домой.
Нужно ли говорить, что вернулись они вдвоем.
Алешка потом рассказывал:
- Иду по лагерю, а навстречу мне Катеринка. Увидела меня, оживилась, обрадовалась и стала рассказывать, как в лагере интересно, какую газету они выпускают, как готовятся к празднику, рисуют плакаты.
Но постепенно ручеек дочкиных слов стал иссякать, появились паузы, и вдруг глаза стали наполняться, наполняться глазами. Тут я понял, что сейчас польется настоящая река и затопит меня. И я сразу, опережая водопад, сказал:
- Ну, если тебе не нравится, поедем домой, - глаза сразу высохли!
По поводу пионерского лагеря Катерина рассказала мне следующее:
- В ЛТО (туда Катя попадет на будущий год) хотя бы был туалет, и можно было ночью сходить в него, а в пионерском лагере ставили ведро, и утром дежурные тащили это ведро. До сих пор мерзко вспоминать об этом.
А прошло, не мало не много, двадцать лет с той поры.
В августе я взяла учебный отпуск.
И в первый день отпуска, прихватив с собой Катю для моральной поддержки, я поехала искать хозрасчетную (так тогда назывались платные поликлиники) поликлинику на Арбате и купила талончик к гастероэнтерологу. Талончик был на прием только через неделю, ближе не было.
Я отчетливо помню эту редкую для нас поездку с дочкой в столицу.
Мы вышли из первого вагона на Арбатской, и пока мы повернулись и оглянулись, толпа, вывалившая из вагона, исчезла за углом. Я увидела только пятки стремительно убегавших людей.
- Куда они всё мчатся? - воскликнула Катя, изумленно округлив глаза.
- Да что с них возьмешь! Одно слово москвичи, суетливый народ, - почти двадцать лет жизни возле столицы и беготня на работу в страхе опоздать не изменили моей провинциальной сущности, там, где можно идти не спеша, я иду не спеша и никуда не бегу.
Через неделю я вышла из кабинета врача с целой кипой направлений на анализы: желудка, печени, гастроскопии, анализ крови на биохимию и всего прочего. И вот каждый божий день, натощак, я стала мотаться из Долгопрудного на Арбат на обследования. В общем, конечно, тяжело, больной человек не смог бы так ездить каждый день. Самое трудное для меня оказалось заглотать зонд для рН метрии желудка. Я была второй, первый мужчина, зашел в комнатку, где была медсестра, и вышел оттуда с зондом, торчащим изо рта. Я как увидела этот хобот, мне стало плохо, замутило, руки, ноги похолодели, в общем, страшно. Пришла мед сестра с тонким резиновым шлангом и нашла меня в обморочном состоянии, меня к тому же начал бить озноб.
- Я не могу, - сказала я ей.
Медсестра меня обругала. Вот, мол, деньги уже заплачены, а ты глотать не хочешь, анализа не получишь, и болеть будешь, и, главное, твои два рубля тебе никто не вернет.
- Я сейчас всё равно не могу глотать.