Комедия положений (СИ)

Тем не менее, страх страхом, но, выписавшись из больницы, мама собралась домой, в Батуми, как всегда, обеспокоенная, всё ли там в порядке, не залез ли кто в квартиру, не украл бы чего.

Бабушка уезжать не хотела. Она привезла с собой много вещей, надеясь пожить у нас подольше. Само по себе это было бы нормально, пока мама болеет. Маме одной прожить, в какой-то мере, легче, чем с бабушкой, за которой нужен уход, и моя помощь маме заключалась бы в том, что я оставляю у себя свою бабульку.

Но я в это время была совершенно измотана своими желудочными обострениями, дошла до 45 кг, и не знала, как выбраться из этого состояния, и если бабушка оставалась у нас, то нагрузка, прежде всего, падала бы на Алешку, больше стирки, больше продуктов надо принести, чаще сбегать в аптеку. Но главное во всем этом было - теснота. Жить постоянно впятером на нашей площади было возможно, но очень неуютно, как на Казанском вокзале, и вынести всё это можно было только при нормальном здоровье.

В общем, что тут оправдываться, родная бабка, которая меня вырастила, хотела остаток жизни дожить со мной, а я не согласилась, не было у меня в тот момент душевных и физических сил для этого.

Перед упаковкой вещей Людмила Виссарионовна потеряла свои похоронные деньги. Были у нее эти деньги сложены пополам и завязаны в носовой платок, и пропал сверточек.

Искала мама, искала бабушка, искала я - всё напрасно. Бабушка была просто в истерике. Время подпирало. Пора было выезжать, поезд не ждет.

Я отстранила всех и методично, вещь за вещью стала поверять чемодан. На дне, среди белья, оказалась тряпочка с деньгами, бабушка успокоилась, а потом потеряла свои деньги во второй раз, и на этот раз они оказались под ножкой стула. И вот до сих не знаю, мерещится мне, что во второй раз бабушка сама спрятала деньги, в надежде, что раз деньги не найдутся, она останется у меня как бы для того, чтобы их найти.

И вот сейчас, уже зная, как всё будет, я жалею, что не оставила бабушку у себя, но тогда я искренне думала, что вот год этот очень тяжелый, я немного поднимусь со здоровьем, разделаюсь с диссертацией и возьму бабульку к себе.

Человек предполагает, а судьба располагает, так сказала бы бабушка.

Возможно, мама и бабушка уехали после Нового года, прожили часть зимы у нас в тепле, сейчас уже не вспоминается.

Жизнь вокруг вертелась и крутила меня, но в паузах между описываемыми событиями я посещала работу, вернее всё происходило в паузах между рабочим временем, а значит, дело делалось, скелет диссертации вырисовывался, и оставалось только наращивать на него мясо, делать и делать эксперимент и писать статьи, и я ухитрялась это успевать в просветах между болезнями своими и близких.

1984 год. Операция, смерть бабушки

Кое-как добила предыдущий год. Прочитала, что получилось, и вспомнила анекдот более поздних, девяностых годов: "один русский сценарист решил показать американцам нашу жизнь, как она есть, написал сценарий, отнес в Голливуд. Режиссер прочитал, обрадовался: замечательный сценарий, снимаем фильм ужасов!"

Я пришла с работы домой. Как всегда, еле протиснулась в дверь, мешала обувь, густо посеянная в тесном коридорчике. Запнулась о коричневый сапог, бывший Катин, а теперь Сережкин.

Я только успела подумать "в Катиных красных ушел", как на глаза мне попался красный сапог.

Неужели Сережка ушел в школу в ботинках? Они такие мелкие и малы ему уже. Я продолжаю оглядывать пол и выискиваю взглядом ботинки. Они стоят рядышком в конце коридора.

- Любовь Феопентовна, - зову я свекровь, - а в чем Сережка в школу ушел, если вся его обувь здесь?

Свекровь выходит из комнаты и смотрит на пол.

- Не знаю, - говорит она в замешательстве. - Вроде он обувался в коридоре, даже и не знаю, в чем ушел.

Я обвожу взглядом обувь в прихожей, потом наклоняюсь и ставлю раскиданную обувь парами: нахожу, что отсутствует один красный и один коричневый сапог.

- Он ушел в разных сапогах, - изумленно говорю я.

- Да не может быть, - восклицает свекровь, - они же разного цвета.

- Это-то ладно, но там молнии с разных сторон и подошвы разной толщины сантиметра на три, он должен в них хромать.

- Ну, - вздыхаю я, - как ушел, так и придет.

Впечатлительная бабушка садится у окошка и героически ждет, когда внук, возвращаясь из школы, окажется в поле зрения.

- Ну, вот идет, - вскрикивает она минут через сорок, - сапоги на нем действительно разные.

Я смотрю из кухонного окна, как сын прощается с приятелями у подъезда дома напротив, потом один, шаркая ногами и перекособочившись, плетется домой. Из-под брюк торчат красный и коричневый кончики сапог.

- Не будем ему ничего говорить сами, - решает свекровь. - Посмотрим, заметил он или нет.

Бабушка открывает внуку еще до звонка, по шуму захлопывающейся двери лифта. Сережка вваливается в коридор, запинается об оставленную на видном месте пару разномастных сапог.

- Ой, мама, знаешь, - кричит он мне на кухню, - я сегодня в разных сапогах в школу пошел.

И заливается смехом.

- А когда ты заметил, что сапоги разные, вот что интересно мне было бы знать?