Комендант Освенцима

Такое отношение к заключенным еще больше ухудшилось из-за влияния старых комендантов, таких как Лориц и Кох,[40] для которых заключенные были не людьми, а «русскими» или «канаками». Естественно, от заключенных нельзя было утаить эту искусственно возбуждавшуюся против них ненависть. Фанатики, озлобленные еще больше утвердились в своем поведении, добрые же оказались унижены и отвержены. В шутцхафтлагере явственно чувствовалось приближение новых наставлений Айке. Настроение тотчас же падало. Заключенные в ужасе шарахались при любом телодвижении эсэсовца. Одни слухи о предстоящих мероприятиях сменялись другими. Беспокойством были охвачены буквально все. Не из-за того, что предстояли какие-то жестокости. Нет, просто заключенные очень хорошо чувствовали нарастающую враждебность поведения большей части охранников и надзирателей.

Должен подчеркнуть еще раз: не так тяжело физическое воздействие и влияние тюремной жизни на заключенных вообще, а в КЛ в особенности; гораздо сильнее угнетает, унижает, приводит к отчаянию воздействие психическое.

Большинству заключенных не всё равно, враждебно, нейтрально или же доброжелательно настроены по отношению к ним охранники. Физически охранник может даже не приближаться к заключенному, но его враждебное, даже исполненное ненавистью отношение, его мрачный взгляд уже сами по себе могут внушать ужас, угнетать, мучить заключенного. Я постоянно слышал от заключенных в Дахау: «Почему СС нас так ненавидят? Мы ведь тоже люди». Одного этого может быть достаточно, чтобы получить ясное представление об отношениях между СС и заключенными в целом.

Не думаю, что сам Айке ненавидел и презирал «опасных врагов государства» так же сильно, как он постоянно внушал это своим подчиненным. Скорее, его длительное «подстрекательство» было рассчитано на принуждение эсэсовцев к большему вниманию, к постоянной готовности. О том, что он в результате творит, насколько далеко может зайти эта сознательная «травля», он не задумывался.

Так, будучи воспитан и образован в духе Айке, я приступил к исполнению своих обязанностей в шутцхафтлагере. В должностях блокфюрера, рапортфюрера, управляющего имуществом. Я должен настаивать на следующем: я нес службу добросовестно и всегда исправно, я не был снисходителен к заключенным, обращался с ними строго и часто жестко. Однако я сам долго был заключенным, чтобы не видеть их нужд. Ко всякого рода «происшествиям» в лагере я относился не без внутреннего сострадания. Внешне спокойный, даже окаменевший, но внутри глубоко потрясенный присутствовал я при осмотре мест происшествий, самоубийц, застреленных при попытке побега — причем я добросовестно пытался выяснить, инсценировки это или действительные происшествия, при несчастных случаях на работе, при «бросках на проволоку», при судебных осмотрах трупов, при вскрытиях трупов, при телесных наказаниях, при других наказаниях, назначенных Лорицем, который сам же на них и присутствовал. На «его» штрафных работах. На «его» наказаниях. Глядя на мою каменную маску, он мог убедиться: ему незачем делать меня «твердым», что он предпочитал делать с эсэсовцами, которые казались ему слишком мягкими.