Комендантский час

Не желая лезть на рожон, Третьяк опустил отшлифованную ладонями раму, служившую оглоблями, смахнул пот с лица. Внешне он был спокоен, не проявил и малейшего интереса к разговору, но внутри все сжалось, как пружина. Перебранка с полицаем никогда не предвещает ничего хорошего, это уже проверено. Легче обвести вокруг пальца любого чужака, чем «своего».

— Везете дрова, а под ними что? — спросил полицай. — Может, прокламации?

— Золото, — равнодушно ответила Валя. — Прокламациями дом не обогреешь.

— Гм, — наежился полицай, — шустрая ты, видать, на язык, да только шутки твои ни к чему. Вот возьму и разбросаю все по поленцу.

На Валином лице не дрогнула ни единая жилка.

— Разбрасывайте.

Третьяк окинул взглядом дворы, заборы, выбирая наиболее выгодное место для побега. Он уже внутренне решил: если полицай обнаружит мешки — убьет его. Иного выхода не было. А так у них с Валей останется еще какой-то шанс на спасение. Но произошло удивительное. Полицай словно почувствовал, что жизнь его повисла на волоске, вдруг подобрел.

— Ладно, господа. Не буду доставлять себе мороки. Везите.

Трудно одолевали крутой подъем, но сознание того, что цель близка и что они избежали провала, удесятерило их силы. Еще немного — и ценнейший клад будет в надежном месте...

Назад возвращались, чувствуя себя свободно. Вот и Глубочица. Здесь им надо расстаться. Валя сказала:

— Еще один день прожит не без пользы. Даже на сердце легче. Правда? Будем и дальше стараться, чтобы ни одного дня не потерять, пока они еще есть у нас в запасе.

13

Мелкий дождик моросил над Киевом, окутывая все вокруг сизоватым туманом. Проснувшись, Коляра посмотрел в окно и подумал, что в такую слякоть хорошо работать в мастерской. Там уютно, привычная обстановка, и столярное дело начало увлекать его. Неужели он действительно научится и станет мастером-краснодеревщиком? Здорово было бы!

Мигом оделся, кое-как позавтракал и сбежал вниз. Но поработать не удалось.

— Вот что, Коля, — обратился к нему Леонид, плотно прикрыв дверь мастерской, — есть важное поручение.

Важное поручение...» С таким поручением к нему еще не обращались. Коляра весь превратился в слух.

— Помнишь Потаповича, того, что носил нам почту?

— Помню, — ответил паренек быстро, переходя почему-то на шепот. — Я его недавно видел на Лукьяновке, только он был без сумки.

— Так вот, необходимо узнать его адрес. Только ни у кого не спрашивай, выясни сам. И постарайся, чтобы он тебя не заметил. Кажется, он проживает где-то в районе Житного рынка. На поиски даю тебе два дня, сегодня и завтра. Все ясно?

— Ясно.

Гордясь тем, что ему доверили весьма ответственное да еще секретное дело, Коляра вышел на улицу. Брат не объяснил, зачем понадобился адрес Потаповича, но и самому не трудно было догадаться, что это не ради простого любопытства. Люди борются, где только можно вредят оккупантам, выпускают листовки; теперь и он, Коля Третьяк, в какой-то мере приобщится к ним. А со временем и его примут в подпольщики. Скажут брату: «Коля твой смекалистый, смотри-ка, выследил кого надо. Пусть будет нашим разведчиком...»

Пошел в сторону Лукьяновки, измерил шагами всю Глубочицкую до самого Житного рынка. Дважды обгонял вроде бы знакомую сгорбленную фигуру, перебегал на противоположную сторону, чтобы издали незаметно посмотреть в лицо, но оба раза ошибался. В Киеве сейчас почти все ходят сгорбившись. Поиски на Глубочицкой ни к чему не привели. Тогда он остановился на аллее между Верхним и Нижним Валом, как раз против входа на Житный рынок, наблюдал за всеми, кто выходил оттуда. Вдруг перед ним остановилась женщина:

— Коля Третьяк? Это ты?

Взглянул и сразу же узнал школьную учительницу Серафиму Федоровну, преподавателя истории. Те же очки в металлической оправе, со стеклами квадратной формы, за ними — внимательные глаза. Только лицо, затемненное зонтиком, казалось чужим, болезненно-серым. Он поздоровался:

— Здравствуйте, Серафима Федоровна!

— Здравствуй, Коля! — Она сочувственно оглядела его с головы до ног, мокрого и ссутулившегося. — Что ты здесь делаешь?

На мгновение он запнулся, не находя ответа. Пионер не должен говорить неправду своей учительнице.

— Ищу одного человека.

Она не спросила, кого именно.

— Скучаешь по школе?

— Очень. Иногда прихожу к ней, но внутрь не пускают. Там госпиталь. А вы будете преподавать историю в шестом классе?

— Непременно.

— Мы все любили вас, Серафима Федоровна.

Учительница будто комок проглотила, губы ее задрожали. Коляра с малых лет не мог спокойно смотреть, как плачут взрослые, его чуткую душу это всегда ранило. В подобных случаях он пытался либо утешить человека, либо убегал прочь. Такое чувство охватило его и сейчас. Поторопился сказать:

— Может, вам помочь, Серафима Федоровна?

Вместе взглянули на корзинку, прикрытую кусочком белой ткани, их взгляды встретились, и — Коляра при этом даже просиял — на сером, истощенном лице учительницы появилась улыбка.

— Не беспокойся, Коля. Мне не тяжело. Здесь всего пятнадцать картофелин...

Они попрощались.