Комендантский час

Стараясь не выдать волнения, прикидывал, что надо делать, когда подъедут к гаражу. Другого случая не будет, и он его не упустит.

Неподалеку от гаража дорогу преградила глубокая траншея с уже проложенными трубами.

Тусклое низкое небо, казалось, смыкалось с землей уже на соседней улице.

И оттуда, из хмарной пелены, вдруг завиделась Герману Журавская церковь. И будто заслонило всё трепетное пламя свечи… Зачарованный, остановился.

Гараж тем временем уже отомкнули; уже зашел туда капитан и сержант нетерпеливо подтолкнул Германа.

«Господи, помоги», — очнулся Мешалкин и не раздумывая пихнул в гараж сержанта, захлопнул железную створку двери. Бросившийся было наперерез шофер отступил, едва только Герман метнул на него не обещающий ничего хорошего взгляд.

На пустынной улице Мешалкин спустился в траншею, залез в широкую трубу. Чутко прислушиваясь, пожалел, что не видит, как мечется спесивый капитан, матюкая своих горе-помощников.

Череда мучений Захара продолжалась. Казалось, все самое плохое, существующее на белом свете, обрушилось на него.

Теперь он жил с оглядкой, в прямом смысле этого слова.

Лишь когда отряд перебросили в хутор, Захару стало немного легче.

Но боговал он недолго. Спустя неделю отряд снова отозвали в поселок.

Рычнев, промаявшись день в гостинице (его назначили дежурным), с вечера стал жаловаться на рези в желудке. Он насочинял, что страдает хроническим гастритом и надо показаться лечащему врачу.

Захара никто не задерживал.

Утром он позволил себе поспать и, против обыкновения, умывался позже всех.

Вытирая лицо полотенцем, не сдержал испуганного возгласа при виде Мешалкина.

— Отпустили?.. — Захар от неожиданности уронил мыло.

— А ты, чижик, думал меня навеки упрячут?

— Значит, все хорошо, все нормально, — радостно забормотал Захар.

— С небольшими оговорками, — загадочно произнес Герман.

В номере Захара он запер дверь, демонстративно сунул ключ в карман.

— Ты, падло, под какую статью меня подвел?

По реакции Захара в умывальнике он догадался, что парень ни при чем, но убедиться лишний раз не мешало.

— Я из сарая и нос не высовывал.

— Где плащ?

— У меня, — метнулся Рычнев к шкафу, — я собрался уезжать, а ребят на случай, если зайдешь, не предупредил.

Герман проверил карманы. Паспорт был на месте.

— Который ударил тебя при задержании, извинился потом?

— Само собой, — ухмыльнулся Герман. — Они всегда просят прощения после неделикатного обращения.

— А Зубарь?

— Он далеко.

Мешалкин украдкой посмотрел окно.

— В город едешь?.. Весьма кстати, молодой человек. — Он свернул плащ. — Составь на часик компанию.

Захар был в полном неведении, куда его ведет Мешалкин. Когда показался широкий обводной канал, тянувшийся до самого Дона, забеспокоился.

— Не хнычь, пришли, — стал раздеваться Герман.

На сыром песке отпечатались широкие ступни.

Приближалась груженная щебнем баржа.

— Ты рехнулся, — опешил Захар.

— Слушай внимательно, — полез в воду Герман, прихватив зачем-то одежду. — За мной охотятся. Не доплыву — скажи о том любому, кто будет на берегу. Перед ментами не выпячивайся. Они мне шьют, что я угрохал Зубаря. А я его и пальцем не тронул.

— Верни-и-сь, — жалобно пропел Захар, уверенный, что Мешалкин спятил.

Герман плыл на боку, отставив руку с одеждой.

С баржи подали тревожный гудок.

Захар оцепенело застыл. Судно надвигалось на Германа.

— Береги-и-сь! — крикнул Захар.

Мешалкин исчез в метре от баржи. Она продолжала ход. На носу перегнулся через борт матрос.

Рычнев заметался, не зная, что делать. Германа нигде не было видно.

Седовласый рыбак, появившийся бог весть откуда, долго не соглашался дать лодку.

Захар сам взялся за весла.

— Погодь, — осадил его рыбак, кто ж так гребет.

Захар уже различил одежду на воде.

— Он кто тебе? — вытащил разбухший плащ старик. — Никто?.. Отчего верещишь? Они тут кажный год топнут.

— Сообщи в милицию, — бросил, уходя, Захар.

Рыбак, чертыхаясь, выкинул плащ на берег.

Рычнев, сдерживая слезы, попрощался в душе с Германом.

Случилось то, что и должно было случиться. Проклятие, нависшее над ним, мстит всем, кто помогает ему.

Захара, пока он ехал в автобусе, всего ломило. Дома он наглотался таблеток, но стало еще хуже. Ему и вправду пришлось обратиться к врачу.

Когда наколотый и напичканный лекарствами Захар вернулся из поликлиники, понял, что болезнь подходит его положению. Можно было сутки напролет не вставать, предаваясь грустным размышлениям.

В окна бил порывистый южный ветер, оставляя на стеклах капли-отметины. Ночами уже голые ветви отражались на освещенной уличными фонарями стене.

Захар задергивал перед сном шторы, стараясь побыстрее уснуть. Но и отдых не приносил облегчения. Часто снилось, что он горит в застрявшем между этажами лифте и колотит, что есть мочи, в заклинившую дверь.

Однажды он проснулся словно от чьего-то ласкового прикосновения. Голова не болела, хотя он поспал мало, и до утра было далеко.

Тень от ветвей на стене была неподвижная и очень четкая, словно клинописный узор. Подоконник заливал странный бледно-голубой свет.

Захар подошел к окну… Двор был черен, хотя почти полная луна ярко переливалась, затмевая самые крупные звезды.