Комендесса Баянова

На ходу Городейкина потрясает длинной поролоновой лентой. Эти ленты после занятий обнаружились повязанными на дверные ручки нескольких комнат четвёртого этажа.

– Что это, Северина Марковна?

Невозмутимую Норд-фройляйн забавляет показное бешенство Виты.

– Этую лапшу, доченька, я с утра повесила всем, кто не утеплил окна, – поясняет она. – Тепло беречь надо, а то мозги выдует.

– У нас скотчем заклеено, между прочим!

– Скотчем, Вита, ты трусы себе будешь заклеивать, если порвутся, – веско и ехидно говорит комендесса. – А на окне ваш скотч продувает, лапонька, понятно? Я топлю за порядок, сквозняки и насморки мне тут не нужны. Будь добра, прокачай окошко!

– Постойте-ка, Северина Марковна! – тут же вцепляется Вита, накручивая себя. – Откуда вы знаете, где утеплено, а где нет? Значит, пока дети были на занятиях, вы без спроса входили в их комнаты? Вторгались в личное пространство учащихся?

Случайные свидетели замечают, что Северина Марковна начинает свирепеть. Внешне это ничем не выдаётся – та же лёгкая улыбка, тот же ехидный взор. Но если Северина начала звать общагу не Канатчиковой дачей, а «объэктом», это верный признак, что она в ярости. Комендесса считает себя вправе открывать любые комнаты для инспекционно-проверочных нужд и ей безразлично, есть там кто-то или нет.

– Именно этое я и хочу сказать, Городейкина. Я отвечаю за «объэкт» и я захожу куда мне надо, когда мне надо и сколько надо. Кстати, «бычки» у вас на подоконнике я тоже видела, солнышко…

Северина укоризненно качает русо-мелированной головой.

– Моли Бога, Вита, чтобы я тебе про них больше не напомнила. На моей памяти в общежитии уже было два пожара. Тушить третий отправлю тебя.

– Это не наши окурки! – Городейкина понимает, что отпираться нелепо, но по стервозности характера не уступает Баяновой. – Ваш слесарюга, наверно, оставил!

– Не гони пургу, мимишка моя. На ваш четвёртый Затухаев сегодня даже носа не совал. И он не курит дамский «Ротманс», в отличие от некоторых. Ещё раз найду бычки – выселю весь номер и рука не дрогнет!

– Я в суд подам! – вдруг взвивается Вита. – Вы без разрешения входили в моё помещение!

В коридоре возникает тишина. Слышно лишь дыхание двух разгневанных дам и пение тугого чёрного капрона под подолом свитера у Баяновой. Сопливые студентки настолько часто пугали комендессу судами и крутыми связями, что это даже неинтересно. В чужих вещах комендант никогда не роется, не лезет в сумки и шкафы, зато теперь почти на сто процентов уверена, что бухло в коробках из-под сока Барон припрятал именно у Городейкиной, иначе эта сучка бы тут не суетилась. Дело вовсе не в окне. Вита прибежала выяснять, не пронюхала ли Баянова об алкогольной нычке в четыреста четвёртой?

– Подавай хоть в задницу, шайбочка, – Северина Марковна пожимает круглыми плечами. – Два предупреждения я тебе уже выносила. Не утеплишь «объэкт» – поедешь на улицу. И плевала я на этие твои понты.

Крысиная мордочка Виты покрывается пятнами.

– Думаете, у вас сын мент, дак и всё можно, да?

За мамину честь сыновья Антон и Ростя вмиг разнесут всю Канатчикову дачу по кирпичику, но Северина никогда не жалуется детям на свои мелкие служебные неурядицы. Она капитан этого флагмана и привыкла решать все вопросы сама.

Ответить Вите комендесса не успевает: на её ядерном бюсте вдруг включается мобильник в чехле, подвешенном на кожаный шнурок. Момент как нельзя более удачный, звонит директор колледжа Подъяков. Комендесса Северина Баянова – единственная из персонала, кто осмеливается «тыкать» его августейшей особе. Двумя пальчиками она подносит трубку к аккуратному ушку:

– Баянова слушает. Алло? Здрасте, Алексей Игоревич. Здоровье моё как? Поясница – нормально, давление сто тридцать, чирьев на жопе тоже нет. Не мучувай уже пожилую даму, говори, зачем тебе понадобилась? Новую девочку надо пристроить? И куда я её? С собой, что ли, положу?

Всем корпусом Северина оборачивается в сторону будуара, словно прикидывая, разместится ли там с неизвестной сверхплановой девочкой.

– Никак не выйдет, Алексей Игоревич… С собой мне её положить не выгорит, говорю! Я ж её в первую ночь сиськой насмерть придавлю.

В подтверждение комендесса на глазах у Виты поддёргивает сквозь свитер свою необъятную грудь, будто проверяет, надёжно ли состыковались две МКС. Лёвка Пичкин с отцом восторженно наблюдают с вахты за её телодвижениями.

– Ну некуда, некуда, Алексей Игоревич! Что, совсем плохо? Ревёт девочка? Жить негде? Дай послушаю? Где ревёт? Не слышу.

Мстительная Северина смотрит на Городейкину в упор, продолжая медово разливаться в трубку. Все знают, что в запасе у комендессы всегда есть несколько тщательно оберегаемых лишних коечек. Но попасть на них без огромного блата даже не рассчитывай.

– «Очень хорошая девочка», говоришь? Как зовут? Лена? Второй курс? Ну что ж нам делать-то с тобой, Лёша… Тут у меня в четыреста четвёртой вроде как место освобождается, Городейкина съезжать хотит… Погоди-ка, уточню.

Прикрывает трубку пухлой ладошкой, кареглазо подмигивает Вите:

– Съехиваешь, девчуля? Или всё-таки сначала окошко утеплишь, а потом подумаешь?