Комический роман

— Господин Раготен, не досадуйте пока, потому что знайте — между адвокатской кафедрой и сценой большая разница: если не будешь очень смел, то легко спутаешься; а потом, читать стихи гораздо труднее, чем вы думаете: надо соблюдать разделение[388] периодов и не показывать, что это стихи, но произносить их, как будто бы это проза; и не надо читать нараспев и останавливаться посредине или в конце стихов, как это делают обыкновенно, что имеет весьма дурную прелесть; надо быть вполне уверенным и слово оживлять действием. Поверьте мне, подождите еще немного и, чтобы привыкнуть к театру, играйте в маске в фарсах: вы можете исполнять второго цанни.[389] У нас есть платье, какое вам подойдет (это было платье мальчика, который несколько раз играл роль персонажа по имени Годено); надо сказать об этом господину Дестену и мадемуазель Этуаль.

Это было сделано в тот же день, и было решено, что на следующий день Раготен сыграет эту роль. Ранкюн (который, как вы видели из первой части этого романа, пудрился в фарсах) научил его, что он должен говорить.

Сюжетом того, что они играли, была любовная интрига, которую Ранкюн сочинил, чтоб угодить Дестену. Приготовившись к представлению, Раготен появился на сцене, и Ранкюн спросил его в следующих словах: «Мальчик, мой маленький Годено, куда ты так спешишь?» Потом обратился ко всем (сначала взяв его рукою за подбородок и потрогав бороду): «Господа, я всегда думал, что то, что говорит Овидий[390] о превращении муравьев в пигмеев (с которыми воевали журавли), — басня; но теперь я изменил мнение, потому что, без сомнения, вот один из из них, или, еще лучше, тот воскресший человечек, для которого (лет семьсот-восемьсот назад) сочинена песенка, какую я хочу вам пропеть. Слушайте-ка:

Песня

Выдал батюшка меня[391]

За малого муженька —
Он не больше муравья.
Ох! это что же? что же? что же? что же?
Это что за человек,
Если, если он не человек, —
Такой малый муженек?

При каждом стихе он вертел и поворачивал бедного Раготена и ставил в позы, заставлявшие сильно смеяться всю компанию. Не будем приводить конца песни, как вещи лишней в нашем романе.

После того как Ранкюн окончил песню, он показал Раготена и сказал. «Вот воскресший», а сказав это, развязал шнурки, которыми была привязана маска, таким образом, что открыл его лицо, не без краски стыда и гнева вместе. Но тот сделал необходимость добродетелью и, чтобы отомстить, сказал Ранкюну, что он прямой невежа, потому что кончает (рифмует) все стихи своей песни на а, как «меня», «муженька», «муравья», и что это плохо произносится, потому что приходится говорить «меня-а» или «муравья-а».[392]

Но Ранкюн ответил ему:

— Это вы, сударь, большой невежа для маленького человека, так как вы не понимаете, что я говорю; эта песня так стара, что если составить перечень всех песен, какие сочинили во Франции с того времени, как стали сочинять песни, то моя будет вначале. К тому же вы не знаете, что это свойственно Нормандии, где сочинена эта песня, которая, кстати, не так плоха, как вы воображаете; потому что, хотя знаменитый савоец, господин де Вожла,[393] который реформировал французский язык, не дал соображений, как произносить эти слова, и что хотя не в обычае одобрять их, — слова, из которых состоит песня, употребляются; так как то, что старее, то всегда и лучше, — моя песня и должна еще распеваться, хоть она и самая старая. Я вас спрашиваю, господин Раготен, почему это говорят: «он сел на лошадь и встал с постели», а не говорят: «он слел с лошади или он лёл на постель», но: «он слез и он лег»? И, следовательно, можно бы говорить: «он сез на лошадь и он встаг с постели», а также и все подобные слова.[394]

Когда Раготен хотел ответить, на сцену вошел Дестен и стал жаловаться на медлительность своего слуги Ранкюна. Но, увидев, что они спорят с Раготеном, он спросил его о причине спора, о которой не мог никогда узнать, потому что они принялись говорить оба разом и так громко, что Дестен вышел из терпения и толкнул Раготена на Ранкюна, а тот оттолкнул его назад, и таким образом его долго перебрасывали из одного конца сцены в другой, пока Раготен не упал на карачки и так не убежал за кулисы, из-за которых он вышел. Все зрители поднялись, чтобы видеть их шутку, и сошли со своих мест, заявляя комедиантам, что эта выходка стоит больше, чем их фарс, какого, однако, они не могли окончить, потому что барышни и другие актеры, смотревшие на них из-за кулис, смеялись так сильно, что были не в состоянии этого сделать.