Комический роман

Когда ей пришло время рожать, она сильно мучилась родами целых четыре дня и наконец родила меня вечером на четвертый день. Мой отец, занятый в это время приговором одного человека к повешению (за то, что тот убил своего брата) и четырнадцати ложных свидетелей к кнуту, сильно обрадовался, когда женщины, остававшиеся дома, чтоб помогать матери, поздравили его с рождением сына. Он угостил их как мог лучше, а некоторых и напоил, поднося белое вино под видом грушевого сидра, о чем он мне рассказывал много раз.

Я был крещен спустя два дня после рождения; имя, какое мне дали, не имеет никакого отношения к моей истории. Моим крестным был важный чиновник, очень богатый человек, сосед моего отца, который, узнав от своей жены, что моя мать забеременела после долгого замужества (как я уже сказал), вызвался быть восприемником ее дитяти при крещении, на что она согласилась с удовольствием. Так как у моей матери не было никого кроме меня, она воспитала меня с большой заботой и слишком изнеженно для ребенка моего положения.

Когда я немного подрос, я доказал, что я не глуп, а это заставило любить меня всех, кто меня знал, и особенно моего крестного, у которого была, единственная дочь, выданная за одного дворянина, родственника моей матери. У нее было два сына, и один из них годом старше меня, а другой — годом моложе; но оба были столь глупы, что я казался умным, а это вынуждало моего крестного посылать за мною, когда у него были какие-либо знатные гости, потому что он любил великолепие и угощал всех принцев и знатных вельмож, проезжавших через этот город. Он заставлял меня петь, плясать и болтать для забавы, — а я был всегда достаточно хорошо одет, чтобы входить куда угодно. Я был бы счастлив с ним, если бы преждевременная смерть не похитила его в одну из его поездок в Париж. Я не чувствовал тогда этой смерти так, как сейчас.

Моя мать отдала меня учиться, и я много преуспевал; но когда она заметила, что у меня есть склонность к духовному званию, то взяла меня из коллежа и ввела в свет, где, я думал, и затеряюсь, несмотря на обет, какой она дала богу, — посвятить ему дитя, которое она произведет на свет, если он услышит ее молитву и даст ей его. Она во всем была противоположна другим матерям, отнимающим у своих детей все средства забавляться: потому что давала мне (каждое воскресенье и праздник) денег на игру и хождение по кабачкам.

Тем не менее, так как я был добронравен от природы, я нисколько этим не злоупотреблял, и все ограничивалось моими забавами с соседями. Я сильно подружился с одним молодым человеком, несколькими годами старше меня, сыном придворного королевы, матери короля Людовика Тринадцатого, блаженной памяти (у него были еще и две дочери). Он жил в доме, расположенном в том прекрасном парке, который (как вы знаете) когда-то был местом забав старых герцогов д’Алансон. Этот дом, вместе с большим участком, был ему подарен королевой, его госпожей, владевшей уделом в этом герцогстве. Мы приятно проводили время в этом парке, и как дети, не думая, что случится потом.

У этого придворного королевы, по имени дю Френь, был брат, тоже служитель во дворце короля, и он попросил у него его сына, в чем дю Френь не осмелился отказать. Перед отъездом ко двору тот пришел ко мне попрощаться, и я признаюсь, что это была первая скорбь, которую я чувствовал в жизни. Мы сильно плакали, расставаясь; но я плакал еще сильнее, когда три месяца спустя после его отъезда его мать сообщила мне о его смерти. Я чувствовал это огорчение, сколько был способен, и плакал вместе с его сестрами, которые были чувствительно тронуты.

Но так как время умеряет все, то, когда это печальное воспоминание несколько прошло, госпожа дю Френь просила мою мать согласиться, чтобы я ходил учить писать младшую ее дочь, которую звали мадемуазель дю Ли, в отличие от старшей, носившей имя дома. «Потому что, — сказала она ей, — учитель, который обучал ее, ушел», — и прибавила, что есть много других учителей, но что они не хотят ходить обучать на дом, а ее дочери непристойно ездить в школу. Она извинялась в этой откровенности, но сказала, что с друзьями обходятся запросто. И прибавила, что это может окончиться более важным Делом, подразумевая ваш брак, о котором они тайно договорились между собою.

Не успела моя мать предложить мне это место, как я после обеда уже отправился туда, чувствуя, как какая-то тайная причина побуждает меня итти, хотя я об этом совершенно не думал. Но я и недели еще не занимался с ней, как мадемуазель дю Ли, которая была красивее своей сестры, стала запросто обращаться со мною и часто в шутку называть меня своим милым учителем. И тогда-то начал я чувствовать нечто в моем сердце, чего не знал до тех пор, и что почувствовала и мадемуазель дю Ли. Мы были неразлучны и испытывали самое большое удовлетворение, когда нас оставляли одних, что случалось довольно часто.