Когда они об этом спорили, Жюльен, заметив, что вдали показались всадники, бросился бежать изо всех сил. Племянница кюре, увидев бегство Жюльена, решила, что для этого есть причина, и побежала тоже; кюре от этого совсем растерялся, не зная, что думать о столь необычайных происшествиях. Наконец он увидел всадников, замеченных Жюльеном, и, что еще хуже, увидел, что они скачут прямо на него. Эта группа состояла из девяти или десяти всадников, посреди которых на скверной лошади сидел какой-то человек, связанный по рукам и ногам и бледный, как будто его вели вешать. Кюре стал молиться богу и поручил себя его бесконечной доброте, не забыв и оставшейся лошади; но он был сильно удивлен и успокоен одновременно, когда узнал Раппиньера и нескольких из его стражников.
Раппиньер спросил его, что он здесь делает и он ли убил человека, который неподвижно, как мертвый, лежал рядом с трупом лошади. Кюре рассказал ему, что произошло, и заключил, что это был Лон, который хотел его убить, о чем Раппиньер составил пространный протокол. Один из стражи поскакал в ближнюю деревню, чтобы велеть убрать мертвое тело, и вернулся с племянницей кюре и Жюльеном, которые успокоились и которые встретили Гийома, ведущего лошадь для носилок. Кюре, без каких-либо дурных встреч, вернулся в Домфронт, где он до самой смерти станет рассказывать о своем похищении. Мертвую лошадь съели волки или собаки, тело убитого было где-то закопано, а Раппиньер, Дестен, Ранкюн и Олив, стража и арестованный возвратились в Манс.
Вот результат охоты Раппиньера и комедиантов, которые вместо зайца поймали человека.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Припомните, пожалуйста, что в предшествующей главе один из тех, которые похитили домфронтского кюре,[154]
оставил своих товарищей и поскакал галопом неизвестно куда. Чрезмерно погоняя свою лошадь по сильно выбитой и узкой дороге, он заметил вдали нескольких человек верхом, ехавших навстречу; он хотел повернуть назад, чтобы уехать в сторону, и поворотил свою лошадь так круто и столь поспешно, что она стала на дыбы и опрокинулась на своего хозяина. Раппиньер и его спутники (потому что именно их он увидел) нашли очень странным, что человек, ехавший так быстро к ним навстречу, вздумал вдруг поворотить назад. Это вызвало некоторое подозрение у Раппиньера, восприимчивого по природе, и, кроме того, его должность обязывала его скорее толковать все в дурную, чем в хорошую сторону. Его подозрение сильно возросло, когда он, подъехав к этому человеку, которому лошадь придавила ногу, увидел, что тот как будто испугался, и не столько своего падения, сколько присутствия людей. А так как он не решался ничем другим увеличить его страх и так как он знал свои обязанности лучше всех судей королевства, то сказал ему, приближаясь:— Вот где ты нам попался, почтенный! О, я посажу тебя в такое место, где ты не упадешь так сильно!
Эти слова ошеломили несчастного гораздо сильнее, чем падение, и Раппиньер и его люди заметили на лице того столь явственные следы угрызения совести, что и всякий бы другой, менее смелый, не поколебался бы его задержать. Раппиньер приказал тогда своей страже вытащить его из-под лошади, связать и привязать к ней. Встретив вскоре домфронтского кюре в том замешательстве, в каком вы его видели, рядом с мертвым человеком и лошадью, застреленной в живот из пистолета, он уверился, что не ошибся: этому способствовал сильный страх арестованного, который заметно возрос, когда они подъехали к кюре. Дестен осматривал его более внимательно, чем другие, думая, что знаком с ним, и не припоминая, где он его видел. Напрасно дорогой перебирал он смутные воспоминания — он не мог доискаться того, чего искал.
Наконец они прибыли в Манс, где Раппиньер посадил в тюрьму мнимого преступника, а Комедианты, которые должны были на следующий день начать представления, вернулись в свою гостиницу, чтобы отдать необходимые для этого приказания. Они помирились с хозяином, а поэт, щедрый, как поэт, взялся заплатить за ужин. Раготен, который находился в гостинице и который не мог покинуть ее с тех пор, как влюбился в Этуаль, был приглашен поэтом, достаточно глупым, для того чтобы пригласить всех тех, кто был зрителем побоища предшествующей ночи, когда в одних рубашках дрались семья хозяина и комедианты.