Она вернулась со всем тем, что необходимо для того, чтобы написать обязательство даже на сто миллионов золотых, и дон Фернандо был столь любезен, или, лучше сказать, так хотел обладать Эльвирой, что подписал свое имя на чистом листе бумаги, чтобы побудить ее этим доверием усердно ему служить. И вот Виктория на седьмом небе; она обещала чудеса дону Фернандо и сказала, что пусть она будет самой несчастной женщиной в мире, если не позаботится об этом деле так, как будто оно ее собственное, — и она не лгала. Дон Фернандо оставил ее полный надежд, — а Родриго Сантильяна, ее конюший, представлявший ее отца, пришел к ней, чтобы узнать, сколько она успела в своем замысле; она ему обо всем рассказала и показала чистый подписанный лист (за что они оба возблагодарили бога) и заметила ему, что все, кажется, способствует ее удовлетворению. Чтобы не терять времени, он вернулся в дом, снятый Викторией недалеко от дома дона Педро, и там написал выше подписи дона Фернандо обещание жениться, удостоверенное свидетелями, и указал то время, когда Виктория приняла этого неверного в своем загородном домике. Он написал едва ли не лучше всех в Испании и так хорошо изучил почерк дона Фернандо по стихам, какие тот писал своей рукой для Виктории, что сам бы дон Фернандо ошибся.
Дон Педро не нашел дворянина, к которому ходил узнать о женитьбе дона Фернандо; он оставил ему дома записку и вернулся домой, где вечером Эльвира открыла сердце своей дуэнье и уверяла ее, что скорее не послушается своего отца, чем выйдет за дона Фернандо, — и призналась ей, что давно уже находится в любовном согласии с некиим Диего де Марадасом и что она была достаточно уступчивой своему отцу, подавив свою склонность из желания ему угодить, и раз господь позволил, чтобы недобросовестность дона Фернандо раскрылась, то, думает она, отказавшись от него, послушается божественной воли, которая, кажется, предназначает ей другого мужа. Вы должны поверить, что Виктория укрепила Эльвиру в ее добром решении и не говорила в защиту дона Фернандо.
— Дон Диего Марадас, — сказала тогда Эльвира, — весьма недоволен мною, так как я оставила его из повиновения отцу; но лишь только брошу ему один благосклонный взгляд, — я уверена, он вернется, хотя бы был и далее от меня, чем дон Фернандо теперь от своей Лукреции.
— Напишите ему, сударыня, — сказала Виктория, — и я отнесу ему ваше письмо.
Эльвира радовалась, видя, как благосклонно ее дуэнья относится к ее намерениям; она велела заложить лошадей в карету для Виктории, которая села в нее с любовной запиской к дону Диего и слезла у дома своего отца Сантильяны и отослала назад карету своей госпожи, сказав кучеру, что она дойдет и пешком туда, куда ей надо. Добрый Сантильяна показал ей написанное им любовное обещание, а она написала тотчас же две записки: одну Диего де Марадасу, а другую Педро Сильве, отцу своей госпожи. Этими записками, подписанными Виктория Портокарреро, она указала им свой дом и просила их притти к ней по делу большой важности.
Пока носили эти письма тем, кому они были адресованы, Виктория сняла свое простое вдовье платье, оделась богато, распустила свои волосы, которые, как меня уверяли, были очень хороши, и причесалась, как знатная дама. Дон Диего де Марадас пришел вскоре, чтобы узнать, чего хочет от него дама, о которой он никогда ничего не слыхал. Она встретила его весьма любезно, и едва он сел рядом с нею, как доложили, что пришел дон Педро де Сильва. Она просила дона Диего спрятаться в своем алькове,[220]
уверяя его, что для него весьма важно слышать ее разговор с доном Педро. Он без сопротивления исполнил все, что хотела столь прекрасная и благородная дама, и дон Педро был введен в комнату Виктории, которой он не узнал: столь ее прическа, отличная от той, какую она носила у него в доме, и ее богатое платье увеличивали ее красоту и изменяли ее лицо.Она посадила дона Педро в таком месте, чтоб дон Диего мог слышать все, что она будет говорить, и сказала следующее:
— Я считаю, сударь, что должна вам прежде сообщить, кто я, чтобы не оставлять вас более в нетерпении знать, где вы находитесь. Я из Толедо, из дома Портокарреро; я вышла замуж шестнадцати лет и осталась вдовой через шесть месяцев после свадьбы. Мой отец носил крест святого Иакова, а мой брат — кавалер ордена Калатравы.[221]
Дон Педро прервал ее, чтобы сказать, что ее отец был ему близкий друг.
— То, что вы мне сообщили, крайне меня радует, — ответила Виктория, — потому что мне нужно много друзей в деле, о котором я вам расскажу.
После этого она рассказала дону Педро, что произошло у нее с доном Фернандо, и дала ему обещание, подделанное Сантильяной. Тотчас, как он его прочел, она сказала ему: