Комический роман

Ранкюн спал до одиннадцати часов. Когда он одевался, вошел в комнату Раготен; он утром посетил комедиантов, и мадемуазель Этуаль упрекала его и говорила, что не считает его за своего друга, потому что он не последовал за всеми; он ей обещал не возвращаться в Манс, не узнав новостей; но не могши найти лошадь ни за плату, ни заимообразно, он бы не мог сдержать своего обещания, если бы его мельник не дал ему своего лошака, на которого он сел без сапог и приехал, как я вам уже сказал, в местечко, где ночевало двое комедиантов. У Ранкюна был весьма сообразительный ум: он только что увидел Раготена в башмаках, как сразу подумал, что случай посылает ему хороший способ утаить покражу, не мало его беспокоившую. Он тотчас же сказал ему, что просит одолжить ему башмаки и взять его сапоги, потому что они новые и натерли ему ногу. Раготен принял предложение с большой радостью, так как, едучи верхом на своем лошаке, шпиньком ременной пряжки продырявил чулок и жалел, что он не в сапогах.

Пришло время обедать. Раготен заплатил за комедиантов и за лошака. Со времени своего падения, когда его карабин выстрелил у него между ног, он дал клятву не садиться на животных, на которых можно ездить верхом, не приняв всех предосторожностей. Он искал поэтому возвышения, чтобы сесть на свою скотину, но, несмотря на все предосторожности, лишь с большим трудом сел на лошака. Его живой характер не позволял ему быть рассудительным, и он опрометчиво натянул сапоги Ранкюна, которые ему доходили до пояса и мешали сгибать маленькие колени, и без того не самые сильные в провинции. Но наконец Раготен на лошаке, а комедианты пешком отправились по первой попавшейся дороге, и по пути Раготен открыл комедиантам свое намерение вступить в их труппу и заявил, что он уверен, что скоро будет лучшим комедиантом во Франции, и что не думает извлекать какие-либо выгоды из своего ремесла, а хочет это сделать только из любопытства и чтобы показать, что он способен на все, что ни предпримет. Ранкюн и Олив укрепляли его в благородном желании и, страшно хваля и ободряя, привели его в такое состояние, что он начал на своем лошаке читать стихи из «Пирама и Физбы» поэта Теофиля. Несколько крестьян, ехавших на сильно нагруженной телеге той же дорогой, увидя его декламирующего, как неистовый, подумали, что он читает из священного писания. И пока он читал, они оставались с непокрытыми головами, благоговейно слушая его, будто бродячего проповедника.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ История госпожи Каверн

Две комедиантки, которых мы оставили в доме, откуда была похищена Анжелика, спали не более Дестена. Мадемуазель Этуаль легла в постель вместе с Каверн, чтобы не оставлять ее одну в отчаянии и постараться уговорить ее не огорчаться так. Наконец, полагая, что столь неподдельное горе не нуждается в утешениях, она не стала ими мешать ему; но, чтобы отвлечь ее, сама начала жаловаться на свою жестокую судьбу столь же сильно, как ее подруга на свою, и этим ловко побудила ее рассказать о своих приключениях, а это было тем легче, что Каверн не могла сносить, если кто считал себя несчастнее ее. Она вытерла слезы, обильно орошавшие ее лицо, и, тяжело вздохнув, чтобы к тому не возвращаться, так начала свою историю:

— Я — природная комедиантка, дочь одного комедианта, от которого я часто слыхала, что и его родители занимались тем же ремеслом, что и он. Моя мать была дочерью марсельского торговца, отдавшего ее за моего отца в вознаграждение за то, что мой отец, подвергая опасности свою жизнь, спас ему жизнь, защитив его от нападения галерного офицера, сильно влюбленного в мою мать и поэтому ненавидевшего ее отца. Это было большим счастьем для отца: потому что он получил молодую и красивую жену, более богатую, чем мог надеяться провинциальный комедиант. Его тесть сделал все, что мог, чтобы он оставил свое ремесло, и предлагал ему более почета и прибыли в купеческом; но моя мать, восхищенная комедией, помешала отцу бросить ее. У него самого не было отвращения к ней, чтобы следовать совету отца своей жены, хотя он хорошо знал, что жизнь комедиантов не столь счастлива, как кажется. Мой отец вскоре после свадьбы уехал из Марселя и взял мать в первую же поездку, к которой у нее было больше интереса, чем у него, и он скоро сделал из нее превосходную комедиантку. Она затяжелела с первого же года замужества и родила меня за сценой. Год спустя у меня уже был брат, которого я очень любила и который также любил меня. Наша труппа состояла из нашей семьи и трех комедиантов, из которых один был женат на комедиантке, игравшей вторые роли.