Комический роман

Однажды в праздник мы проезжали через какое-то местечко в Перигоре. Моя мать, другая комедиантка и я сидели на повозке, где лежал наш багаж, а наши мужчины шли за нами пешком, когда на наш небольшой караван напало семь или восемь крестьян, столь пьяных, что они вздумали выстрелить в воздух из пищали, чтобы нас напугать; я была осыпана дробью, а моя мать ранена в руку. Они схватили отца и двух его товарищей, прежде чем те приготовились защищаться, и жестоко их избили. Мой брат и самый молодой из наших комедиантов убежали, и с тех пор я ничего не слыхала о брате. Жители местечка присоединились к тем, которые учинили над нами насилие, и повернули назад нашу повозку. Они шли гордо и поспешно, как люди, захватившие важную добычу и хотевшие ее доставить в сохранности, и производили такой шум, что и сами не могли слышать друг друга. Через час нас привели в какой-то замок, где, как только мы вошли, мы услыхали многочисленные крики большой радости, что цыгане пойманы. Мы узнали из этого, что нас считают за тех, кем мы не были, и это нас немного утешило. Кобыла, тащившая нашу повозку, пала от усталости, загнанная и забитая. Комедиантка, которой она принадлежала и которая отдавала ее в наем нашей труппе, подняла столь жалобный крик, как будто умер ее муж. Мать моя упала в обморок от боли в руке, а я подняла около нее крик гораздо более сильный, чем комедиантка над своей кобылой.

Шум, какой подняли мы и эти скоты-пьяницы, заставил выйти из нижнего помещения хозяина замка с четырьмя или пятью людьми в красных плащах[235] и со свирепыми рожами. Он сразу же спросил, где эти воры-цыгане, и страшно нас перепугал. Но увидав, что мы все блондины, спросил отца, кто он, и как только узнал, что мы — несчастные комедианты, стал с жаром, который нас удивил, ругать самым жестоким образом, как никогда я и не слыхала, и рубить шпагой тех, что нас захватили, и они исчезли в один момент, одни раненные, другие сильно напуганные. Он велел развязать моего отца и его товарищей, приказав отвести женщин в комнату и сложить наши пожитки в надежное место. Несколько служанок пришло, чтобы помочь нам приготовить постель моей матери: ей было очень плохо от раны в руке. Мужчина, у которого был вид управляющего, пришел извиниться перед нами от имени своего хозяина за все происшедшее. Он сказал, что мошенники, так несчастно ошибшиеся, разогнаны; что большая часть их разбита и искалечена и что послали за лекарем в ближайшее местечко, чтобы перевязать матери руку, — и настоятельно просил нас сказать, не украдено ли у нас чего, советуя нам пересмотреть свои пожитки, чтобы знать, чего недостает.

Две комедиантки

Когда настало время ужинать, нам принесли есть в нашу комнату; лекарь, за которым посылали, приехал; руку моей матери перевязали, и она легла в сильной лихорадке. На следующий день хозяин замка велел позвать к себе комедиантов. Он справился о здоровьи матери и сказал, что не хочет отпустить нас, пока она не выздоровеет. Он был так добр, что приказал искать в окрестных местах моего брата и молодого комедианта, которые спаслись, — но они не нашлись, и это еще усилило лихорадку моей матери. Позвали из ближайшего городка доктора и хирурга, более опытных, чем тот, который перевязывал мать в первый раз. И наконец, хороший прием, оказанный нам, скоро заставил нас забыть насилие, учиненное над нами.

Дворянин, у которого мы находились, был очень богат и более страшен, чем любим во всей округе, жесток во всех своих поступках,[236] как правитель пограничной области, и пользовался славой храбреца, какой только может быть. Его звали барон де Сигоньяк. В наше время он был бы по крайней мере маркизом, а в те времена он был настоящим тираном Перигора. Табор цыган, проживавших в этих местах,[237] украл лошадей с конского завода, который находился за милю от замка, и люди, посланные за ними в погоню, ошиблись во вред нам, как я вам уже Говорила.

Моя мать совершенно выздоровела, и отец с товарищами, чтобы выказать свою признательность барону, — сколь это могли сделать бедные комедианты, — за его хороший прием, обещали играть комедии в замке, сколько будет желательно барону Сигоньяку. Взрослый уже паж, по меньшей мере двадцати четырех лет, без сомнения самый старший из всех пажей королевства, и какой-то дворянчик из замка выучили роли моего брата и комедианта, убежавшего с ним.

Слух, что труппа комедиантов будет представлять комедию у барона Сигоньяка, распространился по всей провинции. Было приглашено много перигурдинских дворян, и так как пажу было очень трудно усвоить свою роль и мы принуждены были урезать ее и сократить до двух стихов, то мы представили «Роже и Брадаманту»[238] поэта Гарнье. Собрание было прекрасно, зала сильно освещена, сцена просторна, а декорации подходили к сюжету. Мы старались сыграть как можно лучше и успели в этом. Моя мать появилась прекрасная как ангел, вооруженной как амазонка, и так как она только что выздоровела, что оставило бледность на ее лице, то цвет ее лица блистал более, чем все свечи, горевшие в зале.