Комиссары

X съезд партии резко осудил взгляды «рабочей оппозиции». В специальной резолюции, написанной В. И. Лениным, съезд указал, что взгляды «рабочей оппозиции» полностью разрывают с марксизмом, представляют огромную политическую опасность. Съезд квалифицировал их как антипартийные, синдикалистские и анархистские, как выражение мелкобуржуазных шатаний. Практически идеи «рабочей оппозиции», говорилось в резолюции, ослабляют руководящую линию партии и помогают классовым врагам. Признать, говорилось в резолюции, необходимой неуклонную и систематическую борьбу с этими идеями… признать пропаганду этих идей несовместимой с принадлежностью к Российской Коммунистической партии.

В том же 1921 году с 22 июня по 12 июля проходил Ill конгресс Коминтерна. В. И. Ленин, выступая на конгрессе с докладом о тактике РКП(б), где обосновывал необходимость перехода к новой экономической политике, вновь подверг критике «рабочую оппозицию».

А. М. Коллонтай была делегатом конгресса, выступила на нем. Она продолжала защищать анархо-синдикалистские взгляды «рабочей оппозиции», тем самым нарушила решение X съезда РКП(б), признавшего пропаганду идей анархо-синдикалистского уклона несовместимой с принадлежностью к Коммунистической партии. Никто из делегатов конгресса ее не поддержал. «Выступления закончились. Я иду через зал к выходу. Никто меня не замечает. Я знала, что это будет. Но это больно. Очень больно… На душе у меня темно и тяжко. Ничего нет страшнее, чем разлад с партией. И зачем я выступила?»

Лето 1922 года для А. М. Коллонтай, по ее собственному признанию, было летом мучительных раздумий. Находясь в Одессе, А. М. Коллонтай написала большое письмо в ЦК Сталину, в котором рассказала обо всем пережитом, о том, что она поняла и глубоко прочувствовала свои ошибки и разорвала все нити, связывающие ее с «оппозицией». В заключение письма попросила назначить ее на новую работу: может быть, на Дальний Восток или в одно из полпредств Советской Республики за границей. Вскоре пришел телеграфный ответ. В телеграмме говорилось: «Партия решила назначить вас на ответственный дипломатический пост за границей. Немедленно возвращайтесь в Москву». Так Коллонтай стала дипломатом — первой в мире женщиной-дипломатом.

13 ноября 1922 года по Народному комиссариату иностранных дел был издан приказ за подписью члена коллегии Ганецкого и управляющего делами Канторовича, в его параграфе третьем говорилось: «По заграничным представительствам РСФСР. По полномочному представительству РСФСР в Норвегии назначается: Коллонтай Александра Михайловна — на должность советника с 4 октября с. г.». 9 октября 1922 года она выехала в Норвегию.

Перед отъездом А. М. Коллонтай побывала у наркома иностранных дел Г. В. Печерина. Указания Георгия Васильевича были четкими и ясными: суть их сводилась к принципиальным установкам партии и лично В. И. Ленина: «Работать для того, чтобы установить нормальные дипломатические отношения между Советской Социалистической Республикой и королевством Норвегии. У нас, — говорил Чичерин, — уже имеется с Норвегией очень неплохой торговый договор, заключенный в 1921 году. Но это лишь признание нас де-факто. Надо добиться обоюдного признания де-юре. Раз нам так скоро дали ответ на наш запрос об агремане для вас, значит, у вас имеются шансы наладить добрососедские с Норвегией отношения. Оставляя вопрос о том, что вы женщина, у вас имеются налицо многие преимущества, которых нет у наших молодых советских дипломатов, посылаемых заграницу. Хотя бы ваше доскональное знание пяти иностранных языков. Правила этикета вам не чужды, да и обстановка буржуазных стран вам не новость. Вы сумеете использовать эти преимущества, чтобы выполнить задания Наркоминдела с вашей обычной точностью». Напутствуя А. М. Коллонтай, Г. В. Чичерин в заключение сказал: «Чтобы быть хорошим дипломатом, надо не только в совершенстве знать язык, где вы аккредитованы, но и изучать досконально психологию данного народа, знакомиться с литературой, беседовать с обывателями. Это помогает».