Комитет 300. Полная версия

«Америка открыла путь вторжению Ирака в Кувейт. Вы признаёте, по крайней мере, тот факт, что Вы дали Саддаму знак одобрения определённой агрессии — что США не воспротивятся захвату нефтяного месторождения аль-Румалия (al-Rumalya), оспариваемой границы и островов Персидского залива (в том числе Бубияна) — территорий, которые Ирак потребовал ему вернуть?»

И снова посол Гласпи не говорит ни слова. При этом дверь лимузина закрывается за ней, и машина уезжает. Два года спустя, во время третьего тура предвыборных дебатов 1992 года, транслировавшихся по американской телевизионной сети «НЕК Ньюз Десижн» (NEC News Decision), кандидат на пост президента Росс Перот сказал такие слова, которые впоследствии цитировались:

«…мы сказали ему (Саддаму), что он может захватить северную часть Кувейта, и когда он захватил всё, нас это взбесило. А если мы ему этого не говорили, то почему мы даже не дали взглянуть комитетам Сената по иностранным делам и по разведывательной деятельности на письменные распоряжения послу Гласпи?»

Здесь президент Джордж Буш старший прервал его (Перота), выкрикнув:

«Я должен ответить на это. Это попрание национальной гордости!..Это полнейший абсурд!»

Абсурд это или нет, но всё дело в том, что после того как в конце августа 1990 года Эйприл Гласпи уехала из Багдада и вернулась в Вашингтон, Госдепартамент заставил её молчать, и это молчание длилось восемь месяцев. Ей не разрешали общаться с прессой и бывать в обществе вплоть до официального окончания войны в Персидском заливе (11 апреля 1991 года), когда она была вызвана для неофициальной дачи свидетельских показаний перед Комитетом Сената по иностранным делам на предмет её встречи с Саддамом Хуссейном.

Она сказала, что стала жертвой «крупномасштабного сознательного обмана» и назвала расшифровку встречи «подделкой», в которой искажается её позиция, но, вместе с тем, признала, что «многое» здесь верно. Опытный дипломат готовился к новому назначению, позднее получив небольшую должность в Нью-Йоркском отделении НАТО.

Затем Гласпи заняла пост генерального консула США в Кейптауне, в ЮАР. После того как в 2002 году она оставила дипломатическую службу, о ней больше не было никаких известий. Было похоже, что она впала в немилость. Или, быть может, её постигла более злая участь, если однажды совесть заставила её рассказать миру подлинную правду — всю правду о том, как администрация Буша (старшего) спровоцировала Ирак на захват Кувейта?

Почему Сенат США не смог проявить большую твёрдость и довести дело до конца? Почему государственный департамент позволил скрыть информацию, знать которую американский народ имел полное право? Мы можем только предположить, что весь государственный аппарат США выполнял приказы, получаемые от Комитета 300. Маргарет Тэтчер специально поехала в Аспен, где находится американская штаб-квартира Комитета 300, и вызвала туда Буша.

На самом деле, сушествует задокументированная запись телефонного разговора Тэтчер с Бушем, из которой явствует, что она, в весьма недипломатичных выражениях, приказала Бушу приехать в Аспен, так как ей было необходимо передать ему определённые распоряжения. При столь легкомысленном отношении американского народа самые дикие мечты Уиллиса Хармона и его команды учёных стали реальностью. Тавистокский институт ликовал, празднуя свой успех в деле разрушения самоуважения и самооценки этой некогда великой нации. Нам сказали, что мы «выиграли» войну в Персидском заливе и отныне можем ходить, гордо выпятив грудь, так как теперь мы — «единственная мировая сверхдержава».

Но большинство американцев ещё не ощутило, что «победа» обошлась потерей американской Конституции, утраченного самоуважения и чести нации, которая теперь лежит, догнивая, в пустынных песках Кувейта и Ирака вместе с трупами иракских солдат. Мы не смогли сдержать нашего слова о ненападении, так торжественно данного Джорджем Гербертом Уокером Бушем и Норманном Шварцкопфом.

Мы говорили, что Америке можно верить, поскольку она соблюдает условия Женевской конвенции. Когда же начинали раздаваться голоса протеста, наши власти сказали в ответ: «Либо победа, либо самоуважение». Иметь и то и другое было невозможно, поэтому мы выбрали первое.