Коммандер

— Нет, это было подальше, в Мортенау, — не согласился Беренарт. — И принял он не за быка, а за зверочеловека. Так он сказал на суде, прежде чем его повесили. Нет, белена — это совсем скверно. Хуже только пиво с грибами, что любят наши зеленокожие друзья из Орквальда. А вот лайтенский хмельной эль — очень хорош, хотя и не настолько, как ты думаешь, Гиззер.

— И давно ты был в Лайтенце? — удивился Виллем.

Бернхарт усмехнулся.

— Ни разу в жизни там не бывал. Меня угощал кастелян замка Эбершрайк, когда я был там осенью. Ему привезли два бочонка аж из самого Лайтенца, и ничего не испортилось!

— Ты был в Эбершрайке? И что там? Готовятся к сейму?

— Думаете, сейм все-таки состоится? — спросил Брюнн, богатый торговец, наблюдавший за игрой Виллема с Беренгардом.

— Ходят слухи, — веско произнес стражник Аппель, глазами давая понять, что слухи эти исходят не откуда-нибудь, а от серьезных, кулуарно осведомленных особ, — что в этот раз император все-таки будет избран! И произойдет это как раз на сейме, что собирается в Эбершрайке!

Интересно, подумал я. Этот Эбершрайк — большой замок возле города Ахенбург, и принадлежит церкви. В самом Ахенбурге расположен конклав и дворец Пресветлого блюстителя. Если сейм собирают на терртории церкви, значит, экзархи, в пику владыкам Кенигсланда и Штирланда, решили оказать покровительство князьям — выборщикам.

— Это будет достойным удивления событием, — заметил молодой Виллем, взяв сразу две шашки Беренгарда, и проведя свою «в дамки». — Мы сотни лет живем без императора и все уже привыкли к этому!

— Ну, вроде бы император есть — Карл Рейкландский!

— Да, но признают его только в Кенигсланде. А кто основные претенденты сейчас?

— Да, практически, все! В этом-то вся проблема!

— Я слышал, что Волленбурги набрали уже много сторонников — сказал Виллем, живо интересовавшийся движениями в высших сферах. — И он очень богат, не зря его называют «Синьором Лайтенца». Торговый город на берегу моря — это золотое дно!

— Да, Гетц фон Волленбург — известен далеко за пределами Виндесхейма. Но и противников у них хватает. Только он не очень-то ладит с Церковью. Десятина, видите ли, ему в тягость!

— Это торгаши из Лайтенца его так настроили. Ведь это они платят талью, а не сам Волленбург!

— А я слышал наоборот. Историю со снижением тальи раздул сам граф. Его поэтому-то и призвали в город, что он обещал Совету Господ Лайтенца облегчение церковных налогов. Только он никакой не «синьор» им! Правит там по договору. Говорят, лайтенских альтманов просто трясет от возмущения, когда они слышат, как его называют «синьор Лайтенца». И не думай, что он может черпать с этого «золотого дна», сколько хочет. Тамошние торгаши — те еще скряги! Про таких говорят — «дашь корову — он просит и сена». Так что не торопись завидовать «синьору Лайтенца» — бьюсь об заклад, его подданные намного богаче его самого!

— Ну, без поддержки Церкви фон Волленбургу трудно будет стать императором — решился высказаться и я. — Ее авторитет…

— Да кого это интересует — возмутился Беренгард. — На сейме голосуют только князья. Да и то не все. А это люди широких взглядов, и церковники им не указ. Знаешь, как их сейчас зовут? «Светоши». Ха-ха-ха!

Все засмеялись, сочтя шутку крайне потешной.

— Вы абсолютно правы, рыцарь. Но, согласитесь, князья, прежде чем принять решение, тоже кого-то слушают? Они слишком заняты турнирами, охотами и любовницами, чтобы самим разбираться в делах. Кто нашептывает им решения?

— Да, у всех, — свои демоны.

Беренгард допил свой эль и поставил кружку вверх дном, чтобы ему налили еще.

— Кто-то слушает своих баронов. Кто-то — духовников. Кто-то живет душа в душу с экзархом церкви. А бывает, во всем слушают жену. Или любовницу. Раньше было проще!

Мальчик налил Беренгарду эля. Тот залпом выпил и продолжил.

— Раньше было проще. Все слушали придворного мага. А вот сейчас они не в чести, и право, зря!

— Тише, сударь! Такие речи непозволительны для служителя церкви!

— Я вроде бы среди друзей!

Эйхе решил прервать этот становящийся неприятным разговор.

— Оставим вопросы церковной политики, они недоступны нашему пониманию. Если жрецы говорят, что магия — это плохо, значит, нам следует принять это на веру. Я же могу сказать одно. Если бы меня кто-нибудь взял в Эбершрайк на сейм и дал слово, ей-Свет, я бы выбрал фон Кесселя. Это действительно храбрый воин и талантливый полководец. Я видел его под Марбахом. Скажу так — этот человек высечен сталью из камня. Рыцари за него горой стоят!

— Его рыцари, Его рыцари, Ренн — возразил Беренгард. — Но есть и те, кто его ненавидит.

Я встал.

— Главное, чтобы все не кончилось большой дракой. Ладно, господа, мне пора. Да, Виллем, чуть не забыл. У вашего батюшки в лавке, помнится, были славные сушеные груши и смоквы. Не осталось ли их? Мне немного надо!

— Да, извольте, я принесу.

— Не стоит трудов, пришлите мальчика в монастырь, я буду там.

— Как угодно, герр Андерклинг. Пару фунтов достаточно?

— Полагаю, да.

Наконец-то я не забыл про старика Анхеля.

Глава 12