Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

   Театръ ужъ полонъ; ложи блещутъ;
   Партеръ и кресла, все кипитъ;
   Въ райкѣ нетерпѣливо плещутъ,
 ⁴

 И, взвившись, занавѣсъ шумитъ.   Блистательна, полувоздушна,
   Смычку волшебному послушна,
   Толпою нимфъ окружена,
 ⁸ Стоитъ Истомина; она,
   Одной ногой касаясь пола,
   Другою медленно кружитъ,
   И вдругъ прыжокъ, и вдругъ летитъ,
¹² Летитъ, какъ пухъ отъ устъ Эола;
   То станъ совьетъ, то разовьетъ,
   И быстрой ножкой ножку бьетъ.

³В райке.«Раек», «маленький парадиз» — галлицизм, арготизм для обозначения верхней галереи в театре. Эрик Партридж в своем «Словаре сленга и ненормированного английского» (1951) датирует 1864 г. первое употребление в английском слова «парадиз» применительно к театральной галерее и добавляет: «Всегда ощущалось его французское происхождение; вышло из употребления в 1910 г.». Несомненно, это просто адаптация парижского paradis (страна плебейского блаженства и адской жары), упоминаемая многими литераторами восемнадцатого века (например, Вольтером). По странному совпадению, занимавших самые верхние места в лондонских театрах называли в 1810-е годы «богами галереи» (Джон С. Фармер и У. Э. Хенли. «Сленг и его соответствия», 1893).

^5–14Дуняша Истомина(имя уменьшительное от Евдокии, Авдотьи; 1799–1848) — очень талантливая и миловидная «пантомимная танцовщица», ученица Дидло. Дебютировала 30 авг. 1815 г. в «пасторальном балете» «Ацис и Галатея» (музыка К. Кавоса, постановка Дидло). Арапов в своей восхитительной «Летописи» (с. 237–38) говорит о ней: «Истомина была среднего роста, брюнетка, красивой наружности, очень стройна, имела черные огненные глаза, прикрываемые длинными ресницами, которые придавали особый характер ее физиогномии; она имела большую силу в ногах, апломб на сцене и вместе с тем грацию, легкость, быстроту в движениях; пируэт ее [вращение на одном пальце ноги] и ее элевация [способность взлететь и оставаться в воздухе на дивные мгновения] были изумительны».

Насколько мне удалось обнаружить, конкретной постановкой, которую Пушкин мог иметь здесь в виду, был, скорее всего, представленный 12 янв. 1820 г. (по крайней мере, двумя неделями позже, чем в романе) двухактный балет Дидло «Калиф багдадский» на музыку Фердинандо Антонолини, в котором партию Зетюльбы танцевала Истомина. Это было, однако, не новое, а второе исполнение (первое состоялось 30 авг. 1818 г. с Зетуюльбой-Лихуганой). Другие датировки неубедительны. Арапов свидетельствует, что все балерины участвовали в «большом дивертисменте» балета Дидло «Победа на море» на музыку Антонолини, данного в качестве дополнения к первой части представления — «Русалке» (см. коммент. к главе Второй, XII, 14 и к главе Пятой, XVII, 5). «Драконы» или «змеи», а также вычеркнутые Пушкиным «медведи», упоминаемые далее (XXII, 1 и коммент. к XXII, 1–4), предполагают другой волшебный балет, поставленный Дидло на этот раз в китайском роде, а именно дивертисмент в четырех действиях «Хен-Зи и Тао» («Красавица и чудовище») на музыку Антонолини; однако дата первого представления (30 авг. 1819 г.) также слишком ранняя, и у меня есть основания думать, что Истомина не танцевала в этот вечер. Балет был повторен 30 октября и 21 ноября. В один из этих дней Пушкин опоздал на спектакль; он только что вернулся из Царского. Там медведь сорвался с цепи и помчался по аллее парка, где мог причинить неприятность царю Александру, случись тому проходить мимо. Пушкин сострил: «Нашелся один добрый человек, да и тот медведь!».

Пушкин прозябал в Кишиневе, когда в Петербурге, в Большом Каменном театре Истомина танцевала Черкешенку в балете Дидло по поэме Пушкина «Кавказский пленник», написанной в 1820–21 гг. Хореографическая пантомима («Кавказский пленник, или Тень невесты», музыка Кавоса) с черкесскими играми, сражениями и парящим привидением была очень хорошо принята на первом представлении 15 янв. 1823 г. Две недели спустя (и чуть больше трех месяцев до начала работы над «ЕО») Пушкин писал из Кишинева брату Льву в С.-Петербург, требуя подробностей постановки и исполнения партии Черкешенки Истоминой, «за которой я когда-то волочился, подобно Кавказскому пленнику». Если, как полагают выискиватели прототипов, гадкий утенок Мария Раевская, которая в тринадцать лет познакомилась с Пушкиным на Кавказе, действительно была, «за спиной Пишо», образцом для (не очень характерной или оригинальной) восточной героини, то последующая замена одной девицы другою, более раннею, должна их заинтересовать.