Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар»

1927, весна и лето – Федор собирает материалы для задуманной книги и начинает работу над ней (281).

1928, конец марта – Федор прекращает работу над биографией и находит новую квартиру (323–325).

1928, 1 апреля – Федор переезжает к Щеголевым («Ровно два года я прожил здесь» – 327), где знакомится с Зиной Мерц (358).

1928, лето – в русском книжном магазине Федор берет советский шахматный журнал с юбилейным очерком о Чернышевском и начинает собирать материал для его жизнеописания (351, 375).[49]

1928/29, зима – работа над биографией Чернышевского.

1929, конец марта – начало апреля – смерть и похороны Александра Яковлевича Чернышевского.

1929, апрель – книга Федора выходит в свет «к Пасхе» (391).[50]

1929, июнь – сестра Федора Таня родила дочку (524).

1929, 28 июня – Федор загорает и купается в Груневальдском лесу (511), где он ведет второй воображаемый разговор с Кончеевым и у него крадут одежду. Ночью он видит чудный сон о возвращении отца.

1929, 29 июня – отъезд Щеголевых из Берлина. Последняя сцена романа (537).

О романе «Дар»: поэтика, проблематика, контекст

«Дар» – последний, самый длинный и, наверное, лучший из русских романов Набокова.[51] Впервые Набоков рискнул сделать своего главного героя писателем: Федор Годунов-Чердынцев наделен даром почти столь же замечательным, как у его творца (отсюда название романа), у них общие детские воспоминания, некоторые черты характера и пристрастия. За три переломных для Федора года (повествование начинается, как отметил сам Набоков, 1 апреля 1926-го и заканчивается 29 июня 1929 года[52]) он предпринимает героические попытки осознать и пережить трагические утраты, воспоминания о которых его преследуют: потерю любимого отца, знаменитого натуралиста, погибшего в сумятице Гражданской войны на пути домой из очередной экспедиции, потерю родины, изгнание из рая прошлого. Будничная жизнь Федора однообразна и тосклива – чужая страна, бедность, постылые съемные квартиры, хождение по скучным урокам английского и французского языка, унизительные стычки с «туземцами», одинокие скитания по Берлину, – и тем не менее, несмотря на все это, он научается говорить миру «Да» и обретает счастье в любви к Зине Мерц, своей идеальной невесте, читательнице, Музе, и в словесном искусстве, которое он боготворит и которым овладевает.

Незрелый, хотя и утонченный поэт в начале романа, Федор постепенно движется к своей цели – «произвести такую прозу, где бы „мысль и музыка сошлись, как во сне складки жизни“» (256). После публикации небольшого сборника стихов, «посвященных целиком одной теме – детству» (196), Федор лишь изредка занимается стихотворчеством, a пишет прозу – сначала биографию отца, оставшуюся незавершенной, а затем иконоборческую «Жизнь Чернышевского», книгу в книге, которая занимает всю четвертую главу «Дара». В конце романа Федор, чувствуя, что дар его созрел, задумывает еще две важные для него книги – вымышленный перевод «из одного старинного французского умника» по имени Делаланд (540), которого Набоков ранее представил своим читателям как автора эпиграфа к «Приглашению на казнь», и наконец, свой magnum opus – «классический роман, с типами, с любовью, с судьбой, с разговорами…» (525) и с сюжетом, похожим на ту «работу судьбы» (538), которую он распознал в собственной жизни.

Кроме «Жизни Чернышевского» в «Даре» есть множество других вставных текстов: стихи, сочиненные героем; «черновики, длинные выписки <… > наброски» (320) недописанной книги об отце; отдельная новелла о самоубийстве молодого декадентского поэта Яши Чернышевского; критические отзывы на книгу Федора; пародии и стилизации произведений известных русских писателей. Мозаичная структура «Дара» вместе с его богатой аллюзивностью (которая предвосхищает «Лолиту» и «Аду»), многогранная система лейтмотивов, повторяющаяся контаминация хронотопов и «реальностей» (прошлого и настоящего, восприятия и сна, текста и не-текста, виртуального и фактического и т. д.) позволяют говорить о «Даре» как наиболее сложном из всех русских романов Набокова, жанр которого довольно трудно определить.

«Каждый оригинальный роман – „анти-“, ибо его жанр и стиль не такие, как у предшественников», – заметил Набоков в одном из интервью (Nabokov 1990c: 173). В этом смысле «Дар», несомненно, образцовый «анти-роман», поскольку он не только синтезирует несколько несовместимых жанровых моделей, но и дерзко нарушает их законы, обманывая жанровые ожидания читателя. Даже если сходство между «Даром» и той или иной жанровой моделью подчас кажется очевидным, можно с уверенностью сказать, что это ловушка, обман, ложный ход, хитрая пародийная игра.