В оригинале в середине фразы Швейк переводит Микулашека из мужского рода в средний:
Von
se vůbec stydí mluvit. Vono je to vůbec takový, jak říkám, upocený mládě, utahaný.Одним словом – молокосос. «Оно». Господин майор Венцель оставляет это «оно» в коридоре, когда сам уходит в город. Вот оно, бедное, и шатается по денщикам. Главное – было бы чего пугаться, а ведь оно ничего такого не натворило.
И эту оценочную особенность его речи отмечает Гашек:
Švejk si odplivl а v jeho hlase a v tom, že mluvil o Mikuláškovi ve středním rodě, bylo slyšet úplné opovržení nad zbabělostí sluhy majora Wenzla a nad jeho nevojenským chováním.
Швейк плюнул; и в том, как он заговорил о Микулашеке в среднем роде, чувствовалась презрение к трусости венцелевского денщика и к его неумению держаться по-военному.
С. 400
В оригинале: Prd jseš, «opovržlivě vyjádřil se Švejk». Буквально – «пердок ты», но смысл иной – «ничтожество ты, ноль». Как в поговорке: Mohl jsem mít všechno, ale nakonec mám prd – «мог бы иметь все, а получил фиг».
В ПГБ 1929: – Ж… ты, — презрительно оборвал его Швейк.
С. 401
Сюжетный ход с отправкой письма даме в Кирайхиде через денщика Швейка уже был использован в повести. Существенные отличия будут отмечены в комментариях далее. Шопроньская улица – по всей видимости не существовала в Кирайхиде и выдумана Гашеком. Точно так же как и улица, где жили муж и жена Каконь, в повести – Пожоньская (Pozsony utca, 13). Общее то, что и Шопронь, и Пожонь – названия в ту пору венгерских городов. Первый и поныне так называется, а второй теперь столица Словакии – Братислава. Венгерское же название от немецкого довоенного – Pressburg.
Скорее всего из-за краткости и безотрадности своего пребывания в Кирайхиде (см. комм., выше: ч. 2, гл. 3, с. 396) Гашек не смог как следует «освоить» город, от этого, видимо, столько проблем у гашековедов с идентификацией пивных, кафе и улиц. В отличие от пражских, знакомых Гашеку с детства, эти при писании романа приходилось вспоминать или, вообще, выдумывать. Одна и та же схема возникновения улиц Шопроньской и Пожоньской, как кажется, работают именно на эту гипотезу.
Нетрезвый поручик Лукаш в этот момент несколько напоминает незабвенного полковника Фридриха Крауса фон Циллергута.
См. комм., ч. 1, гл. 15, с. 236.