Комментарии: Заметки о современной литературе

«Звезда Полынь» – первая книга обещанной трилогии. Сам обещанный рывок в Космос еще впереди. Может, там хватит приключений и писатель обойдется без американских шпионов?

Новый мир, 2007, № 10

«ВИЖУ СПЛОШНОЕ СЧАСТЬЕ…»

Евгений Лавлинский и Захар Прилепин. Как соотносятся эти имена? Если обратиться к Интернету, можно прочесть: «Писатель и журналист Евгений Лавлинский (творческий псевдоним – Захар Прилепин <…>)» или «финалист русского Букера Захар Прилепин (настоящее имя Евгений Лавлинский <…>» .

Даже биографические справки сообщают, что Захар Прилепин – это псевдоним Евгения Лавлинского. На самом деле псевдоним – и то, и другое.

Начиная печататься, Евгений Прилепин, как он объяснил недавно («Известия», 2007, 7 сентября), берет фамилию своей бабушки, двигаясь, в сущности, по проторенному пути изобретения благозвучных псевдонимов.

Евгений – имя, излюбленное Пушкиным, популярное в дворянских кругах русского общества, – с фамилией Прилепин и в самом деле сочетается плохо. С фамилией Лавлинский – куда лучше. Фамилия с окончанием «-ский» часто указывает на причастность рода к наследственному землевладению, это окончание имеет добрая половина русских княжеских фамилий (Можайский, Пожарский, Волконский, Воротынский, Ухтомский) и многие дворянские (правда, польские и южнорусские фамилии подобного типа с дворянством никак не связаны). Такие фамилии часто выбирают своими псевдонимами актеры (человек с невзрачной фамилией Воробьев становится Ленским, Алексеев – Станиславским). Искусственные семинаристские фамилии на «-ский» (Богословский, Воскресенский, Вознесенский) – тоже, в сущности, псевдонимы.

Евгений Лавлинский – имя звонкое, кажется, само рвущееся на театральную афишу, на обложку поэтической книги. Однако ж Евгений Прилепин, уже известный в журналистике как Евгений Лавлинский (да и стихи он публиковал под этим именем), нащупав свою литературную тему, решил назваться Захаром Прилепиным. Дисгармония имени и фамилии снова устранена, но прямо противоположным образом.

Захар – имя простонародное (даром что библейское). Но еще Пушкин сетовал по поводу «сладкозвучнейших греческих имен, употребляющихся у нас только между простолюдинами». То же относится и ко многим библейским именам. Трудно представить себе Онегина или Печорина с именем Захар. Зато этим именем назван неповоротливый, ленивый, неряшливый и ворчливый слуга Обломова.

Захар Прилепин – звучит шершаво, словно трут наждаком по стеклу, тяжело, угрюмо, но почвенно, кондово. И в этом выборе имени сконцентрирована писательская стратегия автора, сочиняющего свой образ-маску. Романом «Патологии» Прилепин заявляет о себе не как писатель-интеллектуал, щедрый на вымысел, экспериментирующий со словом, играющий с ним (постмодернистские стратегии отвергнутой эпохи), но как очевидец, рассказывающий о «правде жизни», скрытой от «чистой» читающей публики. И тут принципиальное значение имеет позиционирование себя как человека «из глубинки», из народа.

Для читателей «Génération 'П'» Пелевина не имеет значения, работал автор в области рекламы или нет. Читатель «Голубого сала» Сорокина даже и вопрос не поставит о связи вымысла с реальностью. Для читателей романа «Патологии» имело самое существенное значение то, что автор был командиром отделения ОМОНа, воевавшего в Чечне. Во всяком случае, не было ни одной статьи о романе, где не упоминалась бы эта деталь биографии Прилепина (а после того, как роман мало кому известного автора стал финалистом премии «Национальный бестселлер» за 2005 год, статей таких появилось великое множество). «Захар Прилепин, настоящая фамилия ОМОН» – таков заголовок одной из статей. Но в редкой заметке фигурировал тот факт, что автор закончил филологический факультет Нижегородского университета и что работает он вовсе не омоновцем, не вышибалой в ресторане и не грузчиком, а журналистом.

Романа о войне все ждали не от журналиста, не от литератора, хотя бы даже он всю Чечню прочесал вдоль и поперек, наслушался рассказов очевидцев с двух сторон и понял многое, чего и не знает солдат, взаперти сидящий на своей базе и блокпосту, но именно от участника, солдата, спецназовца, омоновца.

Замелькали слова «окопная правда», последовали сравнения с Виктором Некрасовым, вспомнили о поколении лейтенантов, пришедших с Великой Отечественной, заговорили о новой документальности, в критический обиход вновь вошло позабытое слово «достоверность», и произносилось оно совершенно всерьез, словно авторы критических статей позабыли о давно осмеянном «критерии достоверности», использовавшемся советской критикой в качестве дубинки для лупцевания оступившихся писателей.