— Все назад! — произнес Рафинад. — Невероятное видение в царском саду!
— Окликнуть ее? — спросил Феликс.
— Ни в коем случае. — Рафинад и сам еще не успел сообразить, почему он так ответил, как Феликс позвал Галину Олеговну.
Та вскинула красивое широкое лицо, вгляделась, всплеснула руками и заметалась, не зная, как попасть в соседний коридор, проклиная хитрую творческую находку архитектора Штакеншнейдера…
— Знала, что ты здесь! — начала кричать Галина Олеговна, едва приблизившись к нише. — Ни одна драка не обходится без тебя!
— Как ты сюда попала? — продолжал изумляться Рафинад.
— Ты забыл, что твою мать знает весь город, а не только вы со своим отцом-стоматологом. Сказала, что буду петь для защитников демократии, меня и пропустили… Собирайся, пойдем домой!
Рафинад растерянно посмотрел на воина Серегу, перевел взгляд на Феликса. Не мог же он здесь скандалить со своей экзальтированной мамашей…
— Спасибо тому человеку, который сидит у тебя в конторе. Он так и сказал: «Идите, мадам, спасайте сына!»
— Остроумов, что ли? — Рафинад посмотрел на Феликса, перевел взгляд на мать. — Это наш главбух. Он раньше работал в КГБ.
— Там тоже были люди с душой! — отрезала Галина Олеговна. — Вставай, пойдем домой. Делай что хочешь, водись с любыми женщинами, я все вытерплю, но сейчас ты встанешь и пойдешь домой.
— Мама, — Рафинад затравленно озирался. — Ты не в себе.
— Он тоже так сказал, твой отец! Хлопнул дверью и ушел из дома. А у меня один сын, — Галина Олеговна приглушила голос. — Кого ты собираешься здесь защищать?! Пусть они ломают друг другу головы. Ты уедешь отсюда, из этой сумасшедшей страны. Или я покончу с собой, на ваших глазах — твоих и твоего отца. Уедешь! Как все умные люди.
Голос бывшей Солистки Ленконцерта стал привлекать внимание. И вид ее — голубое платье-балахон с темной накидкой на высокой груди — тоже притягивал любопытные взгляды…
— Мне снятся плохие сны, Рафик. У меня дурное предчувствие, — продолжала бушевать Галина Олеговна. — Посмотри на свой вид, тебя уже не надо убивать.
Отвернувшись, Феликс едва сдерживал смех — он не мог спокойно слушать Галину Олеговну.
Рафинад поднялся, решительно подхватил мамашу под локоть и сделал несколько шагов.
— Да-а-а, — вздохнул Серега Минаев и, помолчав, неожиданно добавил, искренно, без тени двусмысленности: — Я бы не отказался от такой мамаши… А кем он работает? Твой друг.
— Генеральный директор крупной фирмы.
Воин недоверчиво посмотрел на Феликса — шутит, нет?
— А ты?
— Я — банкир. Президент банка.
Воин Серега Минаев заерзал, втираясь в каменную плиту ниши. Склонил тяжелую голову с широким бочковатым лбом и с вывертом взглянул на Рафинада. Тот возвращался к нише, но уже один.
— Обещал через час вернуться домой, — мрачно сообщил Рафинад и развел руками, мол, что делать — мать есть мать.
Домой Рафинад вернулся через двое суток.
ПОСЛЕДНИЙ ШЛАГБАУМ
Ночь черной паклей обложила немытые стекла, отчего переплеты рамы окна светлели, казались тонкими, ненадежными.
Егор Краюхин провел пальцем по щербатому дереву. Краска стручками посыпалась на подоконник. Выдавить раму ничего не стоило…
Дурные мысли владели отставным сержантом милиции, особенно когда наступала ночь. Страх превратил его сердце в тряпку, сводил спазмами живот.
Началось с того, что соседка — старушенция Агафья Львовна — явилась домой и, не здороваясь с Краюхиным, прошла в свою комнатенку и затихла. Недоброе охватило Краюхина, такого век не бывало. Помыкавшись по квартире, Краюхин постучал бабке, спросил, не заболела ли, может, в аптеку сбегать? И тут случилось и вовсе невероятное — старушка прокричала, чтобы он, «фараон проклятый», убирался с ее глаз, что видеть она его не может, как земля еще держит таких негодяев! А назавтра, вернувшись домой, Краюхин увидел у порога своей комнаты трамвайную электропечь, ту самую, что он доставил ей в подарок кости греть зимой. И как старушенция выволокла эту бандуру, непонятно. Видно, особая ненависть придала ей силы. Краюхин поднял скандал. Соседка тут и раскололась. Она кричала, что Егор, сукин сын, подвел ее племянника под самоубийство, хорошо, врачи спасли парня. Что все вытрясли из него Егоровы дружки-приятели, что она бы заявила куда следует, да племянник наказал молчать. Но ничего, Бог все видит, Бог отомстит Егорке и его дружкам, «попомнишь, фараон». Так и сказала старая…