Коммерсанты

Площадь Восстания по раннему воскресному утру была малолюдна. Лишь у входа в метро наблюдалось оживление. Чингиз пересек Невский и стал дожидаться троллейбуса. И троллейбус подошел, лобастый, умытый, за хрустальными чистыми окнами полоскались крахмальные занавески, над лобовым стеклом надпись: «Аренда», а сбоку, рядом с красным номером «1», витиеватая надпись: «Сервисный маршрут от кооператива «Ласточка».

Чингиз вошел в уютный салон. Неделю назад, перед отъездом в Москву, он что-то не замечал среди зачуханных, скрипящих всеми суставами сараев на колесах подобного чуда. Хорошо, что завалялась у него рублевая плошка с Лениным на броневике: платить так платить. Вальяжно раскинувшись в упругом кресле, Чингиз сожалел, что ехать всего ничего — три остановки. Даже звук унформера, что запускал двигатель троллейбуса, урчал приятно, точно милая домашняя кошечка. А за окном протягивался Невский проспект со скудными витринами, замазанными серой краской стеклами магазинов, редкими унылыми прохожими. Пора готовиться к выходу. И тут появилась мысль продолжить маршрут до Большой Пушкарской к знакомому дому, что стоит рядом с троллейбусной остановкой. Тем более придет он в тот дом не с пустыми руками. Чингиз провел ладонью по коробке. На стрелке Васильевского в троллейбус взобралась какая-то бабка. Усевшись на переднее сиденье и узнав цену билета, бабка тотчас заохала.

— Выпусти меня, аспид! — закричала она в стекло кабины водителя. — Это с каких таких пор повышение вышло? Рубль за дорогу!

Пассажиры пытались вразумить старуху, что троллейбус не государственный, а взят в аренду, стало быть, частный.

— Вот еще! Мне дед пятак отсыпал, говорит, доеду. Тот раз обувь снесла, набойки поставить. Всегда рупь брали — теперь требуют десятку: мы — кооператив. Это что ж делается? Такие денжища за каблук — четыре каблука — и вся пензия.

Водитель произнес в микрофон, что бабку он везет бесплатно, за счет фирмы, пусть только угомонится.

— Ишь, хозяин-барин, — все гоношилась старуха потеплевшим голосом.

Чингиз улыбался. Ему все нравилось. И умытый троллейбус, и улыбчивые пассажиры, и бабка с торчащим на затылке взъерошенным платком. И предстоящая встреча, на пятом этаже дома на Большой Пушкарской, куда он хаживал уже года полтора, не меньше…

Посвистывая унформером, троллейбус откатил от тротуара, оставив Чингиза со своим чемоданчиком и коробкой.

Знакомый подъезд пахнул сыростью старого дома. Расколотые и обгоревшие почтовые ящики привносили в сырость резковатый запах гари. Ящик под номером «10» расположился выше всех, он был вне досягаемости пионеров-поджигателей. Чингиз просунул палец в прорезь. Что-то есть. Он достал ключ, в ящике оказалась газета за вчерашнее число. Странно, почему Татьяна ее не унесла?

Тесная кабина лифта хлопала дверцами, точно не желая впускать Чингиза с его «дипломатом» и коробкой. Скрипя и жалуясь, лифт потянулся вверх… Окрашенная охрой широкая дверь коммуналки была усыпана кругляшками звонков, точно орденами. Их было девять. Татьянин выделялся ярко-красной кнопкой, что обычно привлекало внимание соседа Федорова, алкаша-пенсионера. В подпитии тот, вероятно, принимал кнопку за нашлепку от вина «Агдам»… Приглушенный толстыми стенами старинной кладки, звонок отозвался на лестничной площадке. Тишина. Чингиз надавил еще раз, более настойчиво.

За дверью послышалась возня и тревожный голос Татьяны.

— Федоров, ты, что ли? — Татьяна никого не ждала в этот ранний воскресный час, разве что явился подгулявший сосед, потерявший надежду найти собственные ключи.

Придуриваясь, Чингиз пробормотал что-то несвязное, точно сосед Федоров.

Загремел засов, и дверь приоткрылась на длину цепочки. В проеме появилась простоволосая со сна голова Татьяны.

— Чингиз? — Голос Татьяны прозвучал непривычно напряженно, даже испуганно. Лицо ее заливала бледность.

— Открой же, — проговорил Чингиз. — Не узнала? — И в то же мгновение испуг Татьяны тревогой передался ему. — Ты что… не одна?

— Одна, одна, — заторопилась Татьяна и открыла дверь.

— Странная ты сейчас, — проговорил Чингиз, переступая порог.

Комната Татьяны замыкала длиннющий извилистый коридор, знакомый Чингизу каждым изгибом. Обычно оживленный, коридор по случаю выходного дня был пуст — все соседи за городом, на дачах, поразъехались еще в пятницу.

— Погоди, Чингиз, ну, погоди, не беги. — Татьяна шла следом. — Мне надо… Сама не знаю… Так неожиданно.

Чингиз остановился. В узком коридоре они стояли вплотную друг к другу, и от руки Татьяны, что придерживала ворот халата, тянулся жар. Они молчали. Глаза в глаза.

— Пришел Павел, — выдохнула Татьяна. — Нет, нет… Ты не думай. Он спит в маленькой комнате. А Машенька со мной.

Татьяна три года как была разведена. Чингиз ни разу не видел ее бывшего мужа.

— У Машеньки вчера был день рождения, он и явился. И остался ночевать.

Чингиз приподнял плечо, вывернулся и, ступая по чьей-то обуви, выставленной в общий коридор, вдыхая запах прелой одежды, двинулся дальше по коридору.