Читаем Коммод полностью

– Тогда будь откровенен, почему император так настаивает на совершенно несуразной сумме выкупа?

– Не знаю. Не буду отрицать, Бебий, что он иногда советуется со мной, однако никому не дано проникнуть в его тайные замыслы. Могу только предполагать, чем можно угодить ему.

«Ага, угодить», – смекнул Бебий, и его сердце забилось часто и тревожно.

– Дело не в золоте и серебре, – комкая слова, добавил раб, – или не только в золоте. Императора очень заботит, что скажут люди о его решении прекратить войну.

Затем неожиданно внятно, окрепшим голосом Клеандр продолжил:

– Мечта прежнего императора, его план выйти к Океану с его несвоевременной смертью перестали быть только мечтой или планом. Вполне разумный замысел теперь превратился в орудие политического давления со стороны тех, кто упрекает цезаря в молодости, в неподготовленности. Если ты полагаешь, что мы изменили заветам Марка, ты, легат, заблуждаешься. Скажи, Бебий, о чем мечтал «философ»? – спросил раб.

Так, очередная проверка. Или экзамен?

– Насколько я понимаю, Марка прежде всего заботило спокойствие государства, в этом смысле организация двух новых провинций являлась разумным средством обеспечить мир и процветание на возможно более длительный срок.

– Ты верно рассудил, Бебий, – откликнулся Клеандр. – Да, Марк и его окружение мечтали о том, чтобы государство процветало, чтобы в нем сохранялись мир и благонравие. «Философ» мечтал, чтобы добродетель торжествовала, а порок был наказан. Мы с молодым господином молили богов, чтобы его отец успел осуществить задуманное. Поверь, Бебий, если бы Марк успел перейти Данувий и развернуть боевые действия, мы ни в коем случае не прекратили бы войну. Но теперь у нас нет выбора. Мир – единственное наше спасение, однако мы не можем уйти с границы ни с чем. Император обязан ослепить Рим. Пусть это будут груды сокровищ, добытых у варваров, или что-то невиданное и неслыханное, но в Городе должны не менее недели говорить только об этом. На бо́льшее мы и не рассчитываем. Только надежный мир на северной границе обеспечит свободу рук во всех других частях государства. Если мы сумеем поразить Рим, никто не спросит, воевал император или нет. Война нас погубит. Я имею в виду и тебя тоже, твою семью и семью многих тысяч других верных подданных, потому что я – именно я, Клеандр, – не верю, что в новых условиях мы справимся с германцами. Ну, выйдет твой легион к Океану? Если выйдет. Дальше что? Неужели пример Друза, Агенобарба и Тиберия ничему нас не научил? Чем закончились их походы? Разгромом в Тевтобургском лесу.[22] С другой стороны, знаешь ли ты, во сколько обходится императору содержание Северной армии?

– Ты хорошо разбираешься в римской истории, Клеандр, – невпопад признался Бебий.

Он был немало огорошен, услышав подобный монолог из уст толстоватого, вечно унылого, более похожего на бабу раба.

– И не только в истории, Бебий, – улыбнулся Клеандр.

Бебий заметил, как забелели в темноте его зубы.

– Ты хотел спросить, – продолжил спальник императора, – каким образом мальчишка-вифинянин освоил эту премудрость? Да будет тебе известно, легат, я из высокого, а может, из царского рода и обладаю обширными знаниями и в философии, царице наук, и в риторике, и в грамматике, и в счете. Я сидел вместе с Луцием на занятиях. Выполнял вместо него домашние задания, с согласия некоторых учителей отвечал вместо него, вернее подсказывал. Луций делил воспитателей на плохих и хороших. Плохие – те, кто не позволял мне открывать рот, хорошие – те, кто хвалил молодого цезаря за то, что я хорошо выучил урок. Ему – все, что связано с красотой тела и воинскими доблестями, мне – всю писанину и заумь. Но вернемся к нашим баранам.

Он сделал паузу, видно, воспоминания детства согрели его, заставили пожалеть о добром старом времени. А может, распалили сердце, дохнули гневом.

– Мы вынуждены играть против всех, легат. В армии на нашей стороне единицы. Ты, Лет, молодая поросль офицеров, да и то… Армия в целом пока против нас.

– Это неправда. В армии любят молодого цезаря.

– Это аванс, Бебий. Ожидание добычи, а ожидания нельзя обманывать. Их следует подкрепить золотом. Или казнями. Но лучше – золотом, потому что казни из политических соображений ослабляют боеспособность войска. Надеюсь, ты согласишься, что в армии должны наказываться исключительно воинские преступления?

– Более чем соглашусь, – закивал Бебий.

– Я рад, – тоже кивнул Клеандр и продолжил: – Не менее сложное положение складывается в Риме, где старшая сестра господина Анния, Луцила, все настойчивее требует назначения на пост префекта города Уммидия Квадрата.

– Того самого!.. – воскликнул Бебий.

– Да, который отнял у тебя Марцию.

– Но у маркоманов и квадов действительно нет столько золота. Клеандр, богами прошу, убеди в этом господина.

– А у их соседей? Подумай над этим, Бебий. Без золота, без чего-то изумляющего Рим мы не можем заключить мир. Нам нужен триумф. Город должен содрогнуться от восторга, увидев победоносное возвращение молодого государя.

– Послушай, Клеандр, мы находимся в тени. Может, пройдем в мою комнату?

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза