Коммодор

— Ваша Светлость, — начал он, — Сэр Горацио Хорнблауэр. Добро пожаловать — от имени всей деревни, добро пожаловать, сэр Горацио во всей славе, добытой вами в борьбе против корсиканского тирана! Добро пожаловать, Ваша светлость, леди Хорнблауэр — супруга героя, сестра героя, который командует нашей доблестной армией в Испании, дочь благороднейшего дворянина страны! Добро пожаловать –

— Ма-аа! — неожиданно завопил маленький Ричард, — Па-па!

Но пастор, даже не вздрогнув от неожиданности, продолжал свою речь, повествуя в самых выспренных выражениях о той радости, которые испытывают все обитатели Смолбриджа, узнав, что местечко теперь принадлежит столь славному морскому офицеру. Хорнблауэр несколько отвлекся от этого классического образчика ораторского искусства — ему пришлось сосредоточиться на удерживании Ричарда от немедленной реализации вполне понятного желания — спуститься на четвереньках по лестнице и познакомиться с деревенскими мальчишками поближе. Решив, наконец, и эту проблему, Хорнблауэр окинул взглядом буйную зелень старого парка; с одной стороны вдалеке возвышались массивные очертания Даунса, с другой — над верхушками деревьев виднелась колокольня Смолбриджской церкви. Вплотную к церкви прилегал сад — сейчас, в полном цвету, он был особенно хорош. И парк, и сад и церковь — все это принадлежало ему; теперь он был сквайром — джентльменом-землевладельцем, собственником многих акров, которого почтительно приветствовали его арендаторы. За спиной — его собственный дом, полный слуг; на груди — широкая красная лента и блестящая звезда ордена, которым он награжден за доблесть, а в Лондоне, у Коттса и K°, хранится порядочная сумма в золотых гинеях — и все это также принадлежит ему. Вот она — высшая ступень человеческого счастья, исполнение всех, самых честолюбивых желаний. Слава, богатство, покой, любовь, ребенок — он обладает всем, чего только может пожелать сердце. Но увы — стоя на ступенях своего дома и слушая приветственную речь пастора, Хорнблауэр вдруг с удивлением обнаружил, что все еще не чувствует себя счастливым — и злился на себя за это. Он должен, должен был чувствовать себя счастливым; гордость и радость должны бы переполнять его, а вместо этого при мысли о будущем его переполняла тревога — тревога от того, что ему придется жить здесь, а перспектива провести блестящий сезон в Лондоне вызывала уже настоящее отвращение — даже если Барбара все время будет рядом с ним.

Эти беспорядочные мысли Хорнлауэра неожиданно были прерваны. Прозвучали слова, которые не должны были быть сказаны и, поскольку, говорил пока только приходской священник, то именно он их и произнес — пока сам владелец поместья стоял с отсутствующим видом, не замечая его вопиющей ошибки. Хорнблауэр украдкой бросил взгляд на Барбару; ее белые зубки на миг прикусили нижнюю губу — для того, кто хорошо ее знал, это послужило бы явным признаком раздражения. В любом случае, она пока демонстрировала стоическое спокойствие, присущее представителям высших классов Англии. Что же могло так расстроить ее? Хорнблауэр лихорадочно рылся в своей неповоротливой памяти, пытаясь припомнить все слова, которые произнес пастор и которые он выслушал, не вдаваясь в их смысл. Ну, да, так и есть! Этот тупой дурак говорил о Ричарде как об их совместном ребенке. Безусловно, Барбару вывело из себя упоминание о пасынке, как о ее собственном сыне и — удивительное дело — это чувство было тем более глубоким, чем больше она в действительности гордилась и восхищалась Ричардом. Но священника трудно осуждать за невольную ошибку; когда женатый пэр приезжает в свое поместье с шестнадцатимесячным ребенком, вполне логично предположить, что мать этого ребенка стоит рядом с ним. Пастор наконец закончил свою речь и наступила томительная пауза. Становилось абсолютно ясно, что кто-то должен был ему ответить и этим «кто-то» был именно Хорнблауэр.

— Кх-гм, — наконец произнес Хорнблауэр, — он еще не настолько долго был женат на леди Барбаре, чтобы вполне избавиться от этой своей привычки, к которой возвращался всякий раз, когда судорожно пытался сообразить, что же он должен сказать. Конечно, он просто обязан был приготовиться к этому; он должен был готовить в уме ответную речь, вместо того, чтобы стоять с отсутствующим видом:

— Кх-гм. Гордость охватывает меня, когда я смотрю на этот английский пейзаж — …

Он смог таки собраться с мыслями и произнести все, что положено говорить в таких случаях. Корсиканский тиран. Йомены — опора Англии. Король и Принц-Регент. Леди Барбара. Ричард…

Когда он закончил, наступила еще одна томительная пауза; крестьяне поглядывали друг на друга, пока, наконец, один из фермеров не выступил вперед.

— Трижды «ура» ее светлости!

Хоровое «ура!» поразило Ричарда, и он откликнулся на него громким воплем.

— Трижды «ура» сэру Горацио! Раз, два, три — дружно!