Коммодор

Флаги поднялись по фалам, каждый сигнал, пока не был развернут, представлял собой цепочку чёрных шаров, словно стайка птиц в полете. Но с других кораблей за ними внимательно следили в подзорные трубы; натренированные глаза умудрялись прочесть сигнал даже по свёрнутым флагам и бдительные офицеры заблаговременно приказывали приготовить ответные сигналы, чтобы поднять их, не теряя ни секунды. Эскадра последовательно повернула на новый галс, развернувшись в строй пеленга, затем корабли вновь последовательно привелись к ветру и вытянулись в кильватерную колонну. Они убавили парусов в соответствии с ходом флагмана — на каждом из них по реям было послано максимально возможное количество моряков, чтобы вновь вступить под брамсели и бом-брамсели, как только новые намерения коммодора станут ясны. На эскадре брали одинарные, а позже — двойные рифы, а после вновь распускали паруса. С кораблей вываливали и спускали шлюпки с вооруженными абордажными партиями, чтобы затем поднять их обратно. А в это время на пушечных палубах матросы открывали порты, выкатывали пушки, крепили их, снимали крепления и закатывали орудия, повторяя это снова и снова.

На фалах «Несравненного» расцвел новый сигнал, предваряемый номером «Ворона»: «Коммодор капитану. Почему не выполняете мой приказ?»

В подзорную трубу Хорнблауэр заметил, что на «Вороне» не полностью закрепили пушки — его пушечные порты не были закрыты запорами, очевидно, чтобы быстрее открыть их, если будет получен соответствующий приказ. Хорнблауэр видел, что порты слегка приоткрывались при крене шлюпа, более того, насколько он мог видеть по работе орудийных расчетов, моряки не разводили и не крепили должным образом пушечные тали, что давало им добрых пять секунд форы перед другими кораблями. Со стороны Коула было глупо использовать такой старый трюк, который, к тому же, так легко было разоблачить; то, что он пристыдил «Ворон» перед всей эскадрой, было абсолютно правильно. Больше половины маневров было направлено на то, чтобы повысить сообразительность капитанов. Если они смогут предугадать действия своего коммодора, что ж, тем лучше — тем больше вероятность, что им удастся предугадать действия французов, если им доведется с ними встретиться.

На «Вороне» спешно задраивали орудийные порты и крепили пушечные тали. Чтобы урок действительно пошёл впрок, Хорнблауэр выждал до тех пор, пока не убедился, что приказ дошёл до пушечной палубы шлюпа и сразу вслед за этим приказал выдвинуть пушки. Новый сигнал последовал так быстро, что захватил команду «Ворона» врасплох — Хорнблауэр мог себе представить какими проклятьями сыпали офицеры «Ворона» на пушечной палубе — и на этот раз шлюп на полные семь секунд позже других кораблей эскадры поднял сигнал об окончании эволюции. Комментарии были излишни, — теперь все на «Вороне» знали, из-за чего это случилось, и ещё один выговор мог бы уронить авторитет Коула в глазах команды.

Это утро было хлопотным для всех моряков эскадры и Хорнблауэр, вспоминая времена, когда он сам был мичманом, мог хорошо представить себе чувство всеобщего облегчения, которое охватило всех, когда в полдень он приказал поднять сигнал к перестроению в походный ордер и дал командам возможность пообедать. Стоя на шканцах Хорнблауэр наблюдал, как матросы «Несравненного» выстраивались, чтобы получить свою порцию спиртного: жаждущие оживленно теснились, сжимая в жилистых руках деревянные кружки, возле посудины с грогом, украшенной надписью: «Боже, храни короля». Монтгомери и двое шкиперских помощников наблюдали за порядком. Хорнблауэр заметил, как один моряков подошёл было к раздаче, но был с негодованием отогнан прочь. Очевидно, он был одним из провинившихся, наказанных лишением порции грога, который, теме не менее, пытался ее получить. На некоторых кораблях такая попытка обошлась бы матросу в две дюжины горячих, но, судя по действиям Монтгомери, на этот раз дело обошлось лишением очередной порции или, возможно, нарядом на работы у помп или чистку трюмов.