Коммуна, или Студенческий роман

Кстати, за истекший период Полина удостоверилась, что не всё то хорошо, что выпирает, и не всё то прекрасно, что сильно округлое. И это, конечно же, тоже было очередное заблуждение молодости, потому что уж мы с вами, уважаемый взрослый читатель, знаем, что сиськи-ноги, а также прочие части тела и цвет волос иногда совершенно не важны, что бы там ни доказывали нам модные журналы, косметическая индустрия, а также различной степени молодости нелепые глупышки, во всё это верящие. Так что то, что Полина принимала за собственное, наконец-то, превосходство над пышкой в норковой шубе, было всего лишь приобретённым комплексом полноценности, пришедшим на смену комплексу противоположному по значению, но никак не взвешенным знанием или хотя бы осознанным пониманием. Не так ли и мы, даже в зрелом возрасте, даже понимая уже всё-всё про внешность и шубы, иногда впадаем то в полное отрицание своей значимости, талантов, силы воли и проч., то предаёмся противоположному – всепоглощающему самолюбованию. Впрочем, если вспомнить куда более умных, чем автор этого романа, мужей, специализировавшихся на болтологии, кою они для прикрытия именовали философией, то самоуничижение есть самая лютая форма гордыни. Истина, красота, горячее сердце, чистые руки и холодный ум – все они разом, как обычно, где-то посередине. Но никто же и не ждёт от студентки второго курса мудрости. Люди, если разобраться, способны только поболтать о мудрости (включая вашу покорную слугу) с той или иной степенью велеречивости и/или убедительности. По-настоящему мудрыми бывают лишь животные, деревья и объекты «неживой» (уместнее сказать – неорганической) природы. Например, валун, воткнутый той самой природой в море на Ланжероне. Или те же волнорезы, понатыканные в море теми же людьми. Камни – они очень-очень мудрые. Как минимум потому, что им по барабану и сапоги, и пальто, и Полина Романова с её глупыми злыми детскими мыслями, и автор, и читатели, и… Им, камням, всё это суета. Они живут так долго, что наверняка помнят Вечного Жида ещё совсем маленьким.

«Кстати, кто такой этот Вечный Жид, поминаемый дворником-эгофутуристом-мореплавателем Владимиром? Помнится, он должен был мне житья не давать, этот Вечный Жид. Надо бы уточнить!»

Полина встала со скамейки и пошла дальше.

Пока-пока, старый друг Оперный. До завтра!

Здравствуй, горсовет! Это очень показательно, что ты, дорогой горсовет, советуешься о жизни города в здании биржи. Сразу понятно, что советы бесплатными не бывают. Здорово, что ты есть, горсовет! Не будь тебя, не было бы этой чудесной-чудесной музыки из часов, заслышав которую каждый одессит становится невменяемо-любящим свой город и подпевает, подпевает. Даже не желая, подпевает про себя. Сила привычки!

Здорово, брат Пушкин! Как тебе жилось в моём городе в годы южной ссылки? Ах, какая формулировка! «1820 – 1824 – годы южной ссылки поэта». А ты так хотел на север! Но вреден север для тебя! Жил бы чуть позже, то севером бы тебе был не Санкт-Петербург, а ссылкой – отнюдь не Одесса. И не с саранчой бы ты боролся по ресторанам да театрам, а добывал бы что-нибудь поесть из вечной мерзлоты. В общем, дядя Фима говорит, что неплохо тебе здесь жилось, засранцу. Ты не переживай, брат Пушкин. И не сердись на дядю Фиму. Он тебя любит. Но Воронцова тоже любит. Вот такой он противоречивый, наш дядя Фима. Кстати, зря ты Воронцова обгадил. Нехорошо, брат Пушкин. А ещё дворянин! Ладно, бывай. Крепче за гранитный пьедестал держись, бюст! Привет голубям. Теперь будем часто видеться. Я тут по утрам ходить буду!

И дальше, дальше. В сапогах для особо торжественных случаев! Только в таких и можно ходить по Приморскому бульвару. О! Вот слева какая-то сильно блатная поликлиника откуда-то совсем из детства… Ах, ну да. Пухлые истории, энцефалограммы. Повторные энцефалограммы. Случай чудесного исцеления от отсутствующей хвори. Надо же, что память хранит! Событийный ряд – смутно. Кусок угла – фотографически! И даже пейзаж, что там, за сплошными глухими створками закрытых ворот.

А вот и гостиница «Одесса»! Шикарно! Эх, посмотреть бы хоть, как оно там, внутри? Да кто же одесситку в Одессе пустит в «Одессу»? Гостиницы в нашей стране существуют для гостей наших городов, а не для жителей наших городов! Да и гостям, говорят, в гостиницах нечего делать, потому что обычно номера в гостиницах заняты! Кем же, интересно, если и жителям, и гостям туда путь заказан? Наверное, какими-то совершенно особенными людьми! Но Тэффи и Мейерхольд уже давно тю-тю… Карцев-Ильченко-Жванецкий всю гостиницу занять не могут. Да и ладно. Как-нибудь перенесу я тот факт, что не бывать мне в гостинице «Одесса». Дядя Фима говорил, что она на самом деле никакая не «Одесса», а очень даже «Лондонская», и селят туда только иностранцев и знаменитостей. А я ни то и ни другое.