Коммуналка

— Родные мои…
          Не плачьте…
              Я заплачу вместе с вами…
Говорите мне — кожей, руками, бровями,
          а коль не можете, — то словами.

Говорите мне запахами, стонами… Я все пойму.
Эта речь — только сердцу.
Никогда — уму.

Говорите мне все!
          Ваши тайны выбалтывайте —
Как сжигали живые картины, выбаливайте,
Как дитя, замотавши в тряпье неопрятное,
Под крыльцо, изукрашенное инеем, прятали,
Как, распяв невесомую нежность в сарае,
Насладившись, в покаянных слезах умирали,
Как по вене шагали афганскою бритвой…

Говорите мне все… Руганью и молитвой…

Я все знаки пойму. Я все страхи запомню.
Я посмертное ваше желанье исполню.

Для того в этот мир и пришла, чтоб заполнить
Ваших рук — пустоту.
Вашу волю — исполнить.

Я такая, как вы!
Не лечите, врачи.
…Вечный бред мой — Мария,
                   а пред ней — две свечи…

И как будто Мария — Елена, я,
А две свечи — сын и мать: вся оставшаяся семья…

Говорите мне, свечи!.. Трепещите, пока
Хватит вам на безумную жизнь — фитилька.

Сколько свечек таких — в сумасшедших домах —
Где в подъездах парни бьются впотьмах,
Где крадутся девчонки пещерами тьмы…

Я такая, как вы?!
Я — такая, как МЫ.

«…Мы… А что такое — мы?..»

…Мы…
А что такое — мы?..
Обнимемся в приделе тюрьмы.
Полузгаем семячки на рынке ледяном.
Забудемся в плацкарте посконным сном.

Мы…
               …это слово рот прожжет.
Это — рельсовый стык. Это — тайный сход.
Это — генный и хромосомный код,
Над разгадкой которого сохнет народ:
Почему мы топим друг друга — мы —
В полынье тьмы
                         посреди зимы,
Почему мы любим друг друга — мы! —
Не прося ни секунды у Бога взаймы…

Трубный глас!
…Заводская сирена: репетируют Конец Света для нас.
А нас не запугаешь.
А нас не умертвишь.

В палате —
               Великая Сушь.
               Великая Тишь.

Коснусь тебя шершавой грешной рукой,
Баба в пятнах помады,
            с глазами, текущими пьяной рекой…

«Не тронь меня. Не тронь меня…»

— Не тронь меня. Не тронь меня.
Зачем мне голову обрили?
Я б волосами пол мела…

Меня в застолья приводили.
Я там снимала подлецов.
Заманивала на квартиры.
Я хохотала: “Водка вся!..
Пошлем, дружок, еще… к таксисту?..”
И пела — вольно, голосисто.
Сияла в зеркале коса.
Духи мерцали. Пахло пиром.

Потом звонили — резко — в дверь.
При мне пытали. Я кричала!
Огромный человекозверь
Рычал: “Заткни ее сначала”.

А голова моя обрита.
А мое тело в синяках.
А оно желтое, как страх,
И лишь рубашкою прикрыто.
А там все голое… А там…
Ох, не гляди… Оно живое…
А то я, как они… завою…
И вою — всю себя отдам…

Рычанье… лепет… рокот…

…Клекот
Всех птиц — над голой головой.
Ропот. Гогот. Хохот. Вой.

И с тряпкой — санитаркин топот:
— Ежели воет — значит, живой.

«Трубы завода войной гудят…»