— Какой? — Калерия подобралась. Кажется, нынешний визит обещает быть куда более успешным, чем она могла бы предположить.
— А я откуда знаю?
— Может, представился…
— Ага, — Мишанька погладил фотографию и убрал ее в нагрудный карман. — Сказал, что Тимофеем звать. Понять не мог, как очутился и что вообще…
— То есть, вы говорили?
И стало быть, ритуал сработал, что было практически невозможно. Или… надо будет прогуляться к усадьбе. Старое место, а стало быть, непростое.
— Да так… — Мишанька слегка смутился. — Я ж… в первый раз кого вызвал…
…скорее привлек и не столько полынью своей, которая была, несомненно, правильно собрана и высушена должным образом, однако к магическим ритуалам отношение имела весьма опосредованное.
— Он все поверить не мог, что помер.
С недавно преставившимися подобное частенько происходит, особенно если смерть носила характер неожиданный, и душа не успевала свыкнуться с мыслью, что тело придется покинуть.
— Еще… еще говорил, что его обманули…
— Кто?
— Баба, — Мишанька слегка покраснел. — Ругался крепко. Я иных слов и от бригадира не слыхал, а он у нас мужчина очень… с фантазией.
— А помимо?
— Так… пока преставился, пока разобрались, тут круг таять стал, и петухи закричали. Звягинские. Она их давно держит. Они-то обычно не шумные, а тут вдруг орать принялись, что оглашенные… он только добавил, что камня ей не найти.
— Какого камня?
Калерия даже вперед подалась.
А вот Осляпкин лишь руками развел, извиняясь, что спиритуалист из него вышел… негодный. Что ж, если раз душа откликнулась, то и второй ее призовут. Там и расспросят, что за камень и где именно его искать надобно.
Эта мысль успокоила.
— Вот что, — сказала Калерия, возвращая справочник с закладкой, хотя имелось подловатое желание изъять и то, и другое. Справочник по-за явной его вредности для трудящегося класса, который по ночам не спит, а ритуалы сомнительного свойства устраивает, изводя при том популяции полыни в округе, а закладку так, для души. — О том, что произошло, прошу вас не распространяться.
— Так я ж…
— Совсем не распространяться. Жене и той не рассказывайте. Понятно?
Мишанька кивнул и пожаловался:
— Она меня и слушать не станет.
— Это сейчас не станет, — Калерия книгу положила. — А потом, может, очень даже станет. Только сделайте, как мы с вами договаривались. Место…
…нет, место она сама найдет, а там и осмотрится, и придумает, как это дело в докладе отразить, чтобы оно правильно выглядело.
Мишанька вздохнул.
— Не смогу я, — пожаловался он. И плечи его опустились, и голова поникла, и лысинка заблестела.
— Сможете, — Калерия положила руку на плечо. — Ради жены. Ради семьи. Поверьте, ваша покойная теща вас бы одобрила…
— Думаете?
— Знаю.
И ее уверенность передалась Осляпкину.
— И… прямо сейчас, да? — в глазах его появилась решимость.
Он отряхнул стружку.
Пошевелил руками.
Огляделся, пытаясь понять, что из окружающего его инструмента подойдет для затеи…
Гражданка Осляпкина меж тем с бельем разобралась, и ныне на зябком осеннем ветерке слабо колыхались, что панталоны, что цветастые ночные рубашки. Шевелились простыночки. И лишь рейтузы с начесом норовили сползти с веревки.
Сама же Осляпкина сменила домашний халат на платье ярко-бирюзового колера, украшенное несколькими рядами оборок. На массивной груди поблескивали пуговки. Высветленные волосы она завила и уложила хитрою рогулькой, из-за которой голова ее приобрела вид несуразно большой.
— И куда это ты собралась? — со вздохом поинтересовался Мишанька.
— А тебе какое дело?! — с вызовом ответила Осляпкина, упирая руки в боки. — Командовать вздумал?
Мишанька подошел к забору и, примерившись, ухватился за штакетину.
— Гулять, стало быть? Ишь, губы намалевала!
Голос его чуть дрогнул, но, кажется, супруга этого не заметила. Лишь хлопнули тяжелые ресницы, рассыпая черную пыльцу туши.
— Муж некормленый, а она гулять!
От голоса этого, оказавшегося неожиданно густым, колыхнулись макушки деревьев, а вороны поднялись выше, но совсем улетать не стали, застыли, раззявив клювы, дивясь этаким вдруг переменам.
— Люди добрые… — нерешительно начала Осляпкина. — Спасите…
— Я тебе покажу, гулять! — штакетина в Мишанькиных руках описала полукруг и замерла у ног Осляпкиной. Та часто заморгала, не способная поверить этакому своему счастью. — От мужа живого и гулять!
— Ой, мамочки…
— И мамочка твоя…
Калерия тихонько отступила, оказавшись возле забора.
— Гоняет? — деловито поинтересовалась соседка, которая все ж спину распрямила, пусть и держась за нее обеими руками. — Ишь ты… хорошо гоняет…
— Спасите! — донесся радостный крик. — Спасите, помогите… убивают!
— Стало быть, все-таки любит…
Вывод был странным, но спорить Калерия не стала.
Глава 14
Глава 14
В театр Эвелина все-таки пошла. Как не пойти, если только и ждут, когда же она, Эвелина, оступится, когда же ошибется, давши повод влепить выговор.
Не дождутся.
Брови?